Неточные совпадения
Меж явью и сном встало воспоминание о
тех минутах в вагоне, когда я начал уже плохо сознавать свое положение. Я помню,
как закат махал красным платком в окно, проносящееся среди песчаных степей. Я сидел, полузакрыв глаза, и видел странно меняющиеся профили спутников, выступающие один из-за другого,
как на медали. Вдруг разговор стал громким, переходя, казалось мне, в крик;
после того губы беседующих стали шевелиться беззвучно, глаза сверкали, но я перестал соображать. Вагон поплыл вверх и исчез.
— Это не объяснение, — возразил Андерсон
после того,
как все улыбнулись.
— Очень рад вас видеть, — сказал Гез
после того,
как я поздоровался и уселся. Бутлер слегка улыбнулся, и мне показалось, что его улыбка относится к Гезу. — Вы были у Брауна?
Зная свойство слуг всячески раздувать сплетню, а также, в ожидании наживы, присочинять небылицы, которыми надеются угодить, я ограничился
тем, что принял пока к сведению веселые планы Геза, и так
как вскоре
после того был подан обед в каюту (капитан отправился обедать в гостиницу), я съел его, очень довольный одиночеством и кушаньями.
Я не ожидал решительных конфиденций, так
как чувствовал, что подошел вплотную к разгадке
того обстоятельства, о котором,
как о несомненно интимном, Бутлер навряд ли стал бы распространяться подробнее малознакомому человеку.
После улыбки, которая начала возникать в лице Бутлера, я сам признал бы подобные разъяснения предательством.
Из столовой донесся торжествующий женский крик; потом долго хохотал Синкрайт. По коридору промчался Гораций, бренча посудой. Затем я слышал,
как его распекали.
После того неожиданно у моей двери раздались шаги, и подошедший стукнул. Я немедленно открыл дверь.
Когда между мной и шхуной оказалось расстояние, не затруднительное для разговора, мне не пришлось начать первому. Едва я открыл рот,
как с палубы закричали, чтобы я скорее подплывал.
После того, среди сочувственных восклицаний, на дно шлюпки упал брошенный матросом причал, и я продел его в носовое кольцо.
— Это — история, которая вас удивит, — ответил я
после того,
как выразил свою благодарность, крепко пожав его руку. — Меня зовут Гарвей. Я плыл туда же, куда вы плывете теперь, в Гель-Гью, на судне «Бегущая по волнам» под командой капитана Геза и был ссажен им вчера вечером на шлюпку
после крупной ссоры.
— А дальше? — сказал я
после того,
как все уставились на девушку, ничего не понимая.
Поднявшись к пересекающей эту улицу мостовой, я снова попал в дневной гул и ночной свет и пошел влево,
как бы сознавая, что должен прийти к вершине угла
тех двух направлений, по которым шел вначале и
после.
Ложась, я знал, что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание — рано встать — бессознательно разбудило меня. Когда я открыл глаза, память была пуста,
как после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до
тех пор, пока не увидел выпяченную нижнюю губу спящего Кука. Тогда смутное прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое счастье, было всего половина десятого утра.
Гез утверждал, что переговоры с агентом по продаже ему партии железных болтов будут происходить в моем присутствии, но, когда мы прибыли, он устроил, конечно, все самостоятельно. Он исчез вскоре
после того,
как мы отшвартовались, и явился веселый, только стараясь казаться озабоченным. Он показал деньги.
— Мне было тяжело по другой причине, — ответил я, обращаясь к девушке, смотревшей на меня с раздумьем и интересом. — Потому, что я ненавидел положение, бросившее на вас свою терпкую тень. Что касается обстоятельств дела,
то они хотя и просты по существу, но странны,
как встреча
после ряда лет, хотя это всего лишь движение к одной точке.
— Я не лгал вам, — ответил я
после нового молчания, во время которого чувствовал себя,
как оступившийся во
тьме и теряющий равновесие.
—
Как все распалось, — сказал я. — Вы напрасно провели столько дней в пути. Достигнуть цели и отказаться от нее — не всякая женщина могла бы поступить так. Прощайте, Биче! Я буду говорить с вами еще долго
после того,
как вы уйдете.
— Филатр! — вскричал я, подскакивая и вставая. — Я знал, что встреча должна быть! Я вас потерял из виду
после тех трех месяцев переписки, когда вы уехали,
как мне говорили, — не
то в Салер, не
то в Дибль. Я сам провел два года в разъездах.
Как вы нас разыскали?
Немая и мягонькая, точно кошка, жена писателя вечерами непрерывно разливала чай. Каждый год она была беременна, и раньше это отталкивало Клима от нее, возбуждая в нем чувство брезгливости; он был согласен с Лидией, которая резко сказала, что в беременных женщинах есть что-то грязное. Но теперь,
после того как он увидел ее голые колени и лицо, пьяное от радости, эта женщина, однообразно ласково улыбавшаяся всем, будила любопытство, в котором уже не было места брезгливости.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело
после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Как только имел я удовольствие выйти от вас
после того,
как вы изволили смутиться полученным письмом, да-с, — так я тогда же забежал… уж, пожалуйста, не перебивайте, Петр Иванович!
Простаков (Скотинину). Правду сказать, мы поступили с Софьюшкой,
как с сущею сироткой.
После отца осталась она младенцем.
Тому с полгода,
как ее матушке, а моей сватьюшке, сделался удар…
Был,
после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на
то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так
как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за
какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу,
тем более что она действовала невидимыми подземными путями.
После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали на неспособность русского народа, который даже для подобного случая ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать,
как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.