Четыре матроса «Нырка» были пожилые люди хозяйственного и тихого поведения; в свободное время один из них крошил листовой табак или пришивал к куртке отпоровшийся воротник; другой
писал письмо, третий устраивал в широкой бутылке пейзаж из песка и стружек, действуя, как японец, тончайшими палочками.
Неточные совпадения
Поэтому я попрошу вас передать Брауну
письмо, которое сейчас
напишу.
Эта дипломатическая неточность, или, короче говоря, безвредная ложь, надеюсь, не имеет значения? — спросил Филатр; затем продолжал
писать и читать: «…родственник, Томас Гарвей, вручитель сего
письма, нуждается в путешествии на обыкновенном парусном судне. Это ему полезно и необходимо после болезни. Подробности он сообщит лично. Как я его понял, он не прочь бы сделать рейс-другой в каюте…»
Предчувствуя дальнейшие покушения, я взял перо, бумагу и сел к столу. Я начал
писать Лерху, рассчитывая послать это
письмо при первой остановке. Я хотел иметь крупную сумму.
Он не преследовал меня в том смысле, что я должна была бы прибегнуть к защите, лишь
писал длинные
письма, и в последних
письмах его (я все читала) прямо было сказано, что он удерживает корабль по навязчивой мысли и предчувствию.
Писать ему бессмысленно и рискованно: мое
письмо не должно быть в этих руках.
Я был мрачен и утомлен; устав ходить по еще почти пустым улицам, я отправился переодеться в гостиницу. Кук ушел. На столе оставил записку, в которой перечислял места, достойные посещения этим вечером, указав, что я смогу разыскать его за тем же столом у памятника. Мне оставался час, и я употребил время с пользой,
написав коротко Филатру о происшествиях в Гель-Гью. Затем я вышел и, опустив
письмо в ящик, был к семи, после заката солнца, у Биче Сениэль.
Алексей Александрович долго возился с ними, написал им программу, из которой они не должны были выходить, и, отпустив их,
написал письма в Петербург для направления депутации.
— В бреду? Нет… Ты выходишь за Лужина для меня. А я жертвы не принимаю. И потому, к завтраму,
напиши письмо… с отказом… Утром дай мне прочесть, и конец!
— В таком же тоне, но еще более резко писал мне Иноков о царе, — сказала Спивак и усмехнулась: — Иноков
пишет письма так, как будто в России только двое грамотных: он и я, а жандармы — не умеют читать.
Неточные совпадения
Хлестаков (
пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это
письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает
писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для
письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел
писать.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете
писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик
пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Как только пить надумали, // Влас сыну-малолеточку // Вскричал: «Беги за Трифоном!» // С дьячком приходским Трифоном, // Гулякой, кумом старосты, // Пришли его сыны, // Семинаристы: Саввушка // И Гриша, парни добрые, // Крестьянам
письма к сродникам //
Писали; «Положение», // Как вышло, толковали им, // Косили, жали, сеяли // И пили водку в праздники // С крестьянством наравне.
К деушкам
письма пишут! деушки грамоте умеют!