Она теперь вступила в период // Раскаянья и мыслей религьозных! // Но как идут к ней эти угрызенья! // Исчезла гордость с бледного чела, // И грусть на нем явилась неземная… // Вся набожно отдавшися Мадонне, // Она теперь не знает и сама, // Как живописно с гребня
кружевное // Ей падает на плечи
покрывало… // Нет, право, никогда еще досель // Я не видал ее такой прекрасной!
Нежно-прозрачное лицо ее теперь было желто — и его робко оживлял лихорадочный румянец, вызванный тревогою чувств, возбужденных моим прибытием; златокудрые ее волосы, каких я не видал ни у кого, кроме путеводного ангела Товии на картине Ари Шефера, — волосы легкие, нежные и в то же время какие-то смиренномудрые, подернулись сединою, которая
покрыла их точно прозрачною дымкой; они были по-старому зачесаны в локоны, но этих локонов было уже немного — они уже не волновались вокруг всей головы, как это было встарь, а только напоминали прежнюю прическу спереди, вокруг висков и лба, меж тем как всю остальную часть головы
покрывала черная
кружевная косынка, красиво завязанная двумя широкими лопастями у подбородка.
Тогда, правда, на светских катаньях в Прадо и в театрах франтихи уже носили шляпки и вообще парижские моды, но большинство в буржуазии держалось еще традиционной мантильи, то есть
кружевного или шелкового
покрывала, которое прикрепляется к гребенке.