Неточные совпадения
Из комнат, расположенных под углом к востоку и югу, весь день не
уходили солнечные лучи, отчего этот ветхозаветный покой
был полон светлого примирения давно прошедших лет с неиссякаемым, вечно новым солнечным пульсом.
Я
был один, в тишине, отмериваемой стуком часов. Тишина мчалась, и я
ушел в область спутанных очертаний. Два раза подходил сон, а затем я уже не слышал и не помнил его приближения.
Итак, это
ушло, возникло и
ушло, как если бы его не
было.
Я похвалил его игру. Он если и
был польщен, ничем не показал этого. Снова взяв инструмент, Гез принялся выводить дикие фиоритуры, томительные скрипучие диссонансы — и так притворно увлекся этим, что я понял необходимость
уйти. Он меня выпроваживал.
Сказав так, я ждал, что он пробурчит извинение и
уйдет. Он не изменил позу, не шелохнулся, лишь стал еще бледнее, чем
был. Откровенная неистовая ненависть светилась в его глазах. Он вздохнул и засунул руки в карманы.
Все трое говорили за дверью промеж себя, и я время от времени слышал отчетливые ругательства. Разговор перешел в подозрительный шепот; потом кто-то из них выразил удивление коротким восклицанием и
ушел наверх довольно поспешно. Мне показалось, что это Синкрайт. В то же время я приготовил револьвер, так как следовало ожидать продолжения. Хотя нельзя
было допустить избиения женщины — безотносительно к ее репутации, — в чувствах моих образовалась скверная муть, подобная оскомине.
Гез так посмотрел на него, что тот плюнул и
ушел. Капитан
был совершенно невменяем. Как ни странно, именно эти слова Бутлера подстегнули мою решимость спокойно сойти в шлюпку. Теперь я не остался бы ни при каких просьбах. Мое негодование
было безмерно и перешагнуло всякий расчет.
Она
была на воде, невдалеке, с правой стороны, и ее медленно относило волной. Она отступала, полуоборотясь ко мне, и, приподняв руку, всматривалась, как если бы
уходила от постели уснувшего человека, опасаясь разбудить его неосторожным движением. Видя, что я смотрю, она кивнула и улыбнулась.
— Играйте, — сказала Дэзи, упирая в стол белые локти с ямочками и положив меж ладоней лицо, — а я
буду смотреть. — Так просидела она, затаив дыхание или разражаясь смехом при проигрыше одного из нас, все время. Как прикованный, сидел Проктор, забывая о своей трубке; лишь по его нервному дыханию можно
было судить, что старая игрецкая жила ходит в нем подобно тугой лесе. Наконец он
ушел, так как били его вахтенные часы.
Я
был чрезвычайно смущен, хотя скрывал это, и
ушел под предлогом выбора для Дэзи книги. Разыскав два романа, я передал их матросу с просьбой отнести девушке.
— Понимаете — они
ушли, — сказала Дэзи, махнув рукой, чтобы показать, как
ушли, — а зачем это
было нужно, вы видите по себе.
Волна прошла,
ушла, и больше другой такой волны не
было. Когда солнце стало садиться, увидели остров, который ни на каких картах не значился; по пути «Фосса» не мог
быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но
был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он
был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
Разговор
был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для трубки. «Скоро ваш отдых», — сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел, заметив, как пристально смотрела на меня девушка, когда я
уходил. Что это
было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая — в свете ночи?
Во время этого столкновения, которое
было улажено неизвестно как, я продолжал сидеть у покинутого стола.
Ушли — вмешаться в происшествие или развлечься им — почти все; остались — я, хмельное зеленое домино, локоть которого неизменно срывался, как только он пытался его поставить на край стола, да словоохотливый и методический собеседник. Происшествие с автомобилем изменило направление его мыслей.
— Вы тут
были один? — торопливо проговорила она, возясь одной рукой возле уха, чтобы укрепить свою полумаску, а другую протянув мне, чтобы я не
ушел.
Когда она отвернулась,
уходя с Ботвелем, ее лицо — как я видел его профиль — стало озабоченным и недоумевающим. Они прошли, тихо говоря между собой, в дверь, где оба одновременно обернулись взглянуть на меня; угадав это движение, я сам повернулся
уйти. Я понял, как дорога мне эта, лишь теперь знакомая девушка. Она
ушла, но все еще как бы
была здесь.
— Я склонен вам верить; но не
будем теперь говорить об этом. Мне нужен Гез.
Будьте добры указать, где его комната, и
уйдите, потому что мне предстоит очень серьезный разговор.
Гез угрожал,
уходя, что звонить больше он не намерен —
будет стрелять.
Я
ушла в буфет, куда он вскоре пришел и
выпил, но меня не заметил.
Вот тут, как я поднялась за щеткой, вошли наверх Бутлер с джентльменом и опять насчет Геза: «Дома ли он?» В сердцах я наговорила лишнее и прошу меня извинить, если не так сказала, только показала на дверь, а сама скорее
ушла, потому что, думаю, если ты меня позвонишь, так знай же, что я не вертелась у двери, как собака, а
была по своим делам.
С минуту я то
уходил прочь, то поворачивал обратно, начав сомневаться,
было ли то, что
было.
Я
ушел под впечатлением его громкого свиста, выражавшего окончательное исчезновение неврастении. Моей целью
было увидеть Дэзи, не откладывая это на завтра, но, сознаюсь, я пошел теперь только потому, что не хотел и не мог, после утренней картины в портовой гостинице, внимать болтовне Кука.
—
Были у нас? — сказал он. — Мы от следователя. Вернитесь, я вам расскажу. Дело произвело шум. Третий ваш враг, Синкрайт, уже арестован; взяли и матросов; да, почти всех. Отчего вы
уходите?
— Этого я не могу обещать, — сказал Проктор, прищуриваясь на море и думая. — Но если вы
будете свободны в… Впрочем, — прибавил он с неловким лицом, — подробностей особенных нет. Мы утром
уходим.
Я
был мрачен и утомлен; устав ходить по еще почти пустым улицам, я отправился переодеться в гостиницу. Кук
ушел. На столе оставил записку, в которой перечислял места, достойные посещения этим вечером, указав, что я смогу разыскать его за тем же столом у памятника. Мне оставался час, и я употребил время с пользой, написав коротко Филатру о происшествиях в Гель-Гью. Затем я вышел и, опустив письмо в ящик,
был к семи, после заката солнца, у Биче Сениэль.
Это соскользнуло, как выпавшая на рукав искра. Замяв ее, я рассказал Биче о том, что сказала мне Фрези Грант; как она
была и
ушла. Я не умолчал также о запрещении говорить ей, Биче, причем мне не
было дано объяснения. Девушка слушала, смотря в сторону, опустив локоть на борт, а подбородок в ладонь.
Мне
было тяжело говорить с ним, так как, не глядя на Биче, я видел лишь ее одну, и даже одна потерянная минута
была страданием; но Густав Бреннер имел право надоесть, раскланяться и
уйти.
— Одно слово… прошу вас… очень вас прошу, — поспешно проговорил он, видя, что я намереваюсь
уйти. — Ариногел Кук?.. Томас Гарвей… его рассказ… может
быть, вам известно…
— Как все распалось, — сказал я. — Вы напрасно провели столько дней в пути. Достигнуть цели и отказаться от нее — не всякая женщина могла бы поступить так. Прощайте, Биче! Я
буду говорить с вами еще долго после того, как вы
уйдете.
—
Уйдем отсюда, — сказала Дэзи, когда я взял ее руку и, не выпуская, повел на пересекающий переулок бульвар. — Гарвей, милый мой, сердце мое, я исправлюсь, я
буду сдержанной, но только теперь надо четыре стены. Я не могу ни поцеловать вас, ни пройтись колесом. Собака… ты тут. Ее зовут Хлопс. А надо бы назвать Гавс. Гарвей!
«Бегущая по волнам»
была продана Эку Летри за полцены и
ушла в Аквитэн тотчас после продажи под командой капитана Геруда.