Неточные совпадения
Я
видел хозяина всего один раз, когда платил деньги.
То был грузный человек с лицом кавалериста и тихими, вытолкнутыми на собеседника голубыми глазами. Зайдя получить плату, он не проявил ни любопытства, ни оживления, как если бы
видел меня каждый день.
Меж явью и сном встало воспоминание о
тех минутах в вагоне, когда я начал уже плохо сознавать свое положение. Я помню, как закат махал красным платком в окно, проносящееся среди песчаных степей. Я сидел, полузакрыв глаза, и
видел странно меняющиеся профили спутников, выступающие один из-за другого, как на медали. Вдруг разговор стал громким, переходя, казалось мне, в крик; после
того губы беседующих стали шевелиться беззвучно, глаза сверкали, но я перестал соображать. Вагон поплыл вверх и исчез.
Во время игры Андерсон сидел спиной к дому, лицом к саду; он сказал, что никого не
видел и ничего не слыхал.
То же сказал Филатр, и, так как никто, кроме меня, не слышал никаких слов, происшествие это осталось замкнутым во мне. На вопросы, как я отнесся к нему, я ответил, что был, правда, взволнован, но теперь лишь стараюсь понять.
Предупреждая его невысказанное подозрение, что я мог
видеть «Бегущую по волнам» раньше, чем пришел вчера к Стерсу, я сказал о
том отрицательно и передал разговор с Гезом.
Контора Брауна «Арматор и Груз», как большинство контор такого типа, помещалась на набережной, очень недалеко, так что не стоило брать автомобиль. Я отпустил шофера и, едва вышел в гавань, бросил тревожный взгляд к молу, где
видел вчера «Бегущую по волнам». Хотя она была теперь сравнительно далеко от меня, я немедленно
увидел ее мачты и бугшприт на
том же месте, где они были ночью. Я испытал полное облегчение.
— Очень рад вас
видеть, — сказал Гез после
того, как я поздоровался и уселся. Бутлер слегка улыбнулся, и мне показалось, что его улыбка относится к Гезу. — Вы были у Брауна?
Синкрайт ненатурально и без нужды захохотал, вызвав
тем у меня желание хлопнуть его по плечу, сказав: «Вы подделываетесь ко мне на всякий случай, но, милый мой, я это отлично
вижу».
Дело,
видите ли, в
том, что род ныне умершей жены Сениэля в родстве с первыми поселенцами, основателями Гель-Гью;
те были выкинуты, очень давно, на берег с брига, называвшегося, как и наше судно.
Шагов я не слышал. Внизу трапа появилась стройная, закутанная фигура, махнула рукой и перескочила в шлюпку точным движением. Внизу было светлее, чем смотреть вверх, на палубу. Пристально взглянув на меня, женщина нервно двинула руками под скрывавшим ее плащом и села на скамейку рядом с
той, которую занимал я. Ее лица, скрытого кружевной отделкой темного покрывала, я не
видел, лишь поймал блеск черных глаз. Она отвернулась, смотря на корабль. Я все еще удерживался за трап.
После обеда,
то есть картофеля с солониной, компота и кофе, я
увидел карты и предложил Тоббогану сыграть в покер.
Но, как ни искушены были эти моряки в историях о плавающих бутылках, встречаемых ночью ледяных горах, бунтах экипажей и потрясающих шквалах, я
увидел, что им неизвестна история «Марии Целесты», а также пятимесячное блуждание в шлюпке шести человек, о котором писал М. Твен, положив
тем начало своей известности.
После обеда,
то уходя на палубу,
то в кубрик, я
увидел Дэзи, вышедшую из кухни вылить ведро с водой за борт.
Я знал, что утром
увижу другой город, город, как он есть, отличный от
того, какой
вижу сейчас, — выложенный, под мраком, листовым золотом света, озаряющего фасады.
Чем более я наблюдал окружающее, два раза перейдя прибрежную площадь, прежде чем окончательно избрал направление,
тем яснее
видел, что карнавал не был искусственным весельем, ни весельем по обязанности или приказу, — горожане были действительно одержимы размахом, какой получила затея, и теперь размах этот бесконечно увлекал их, утоляя, может быть, давно нараставшую жажду всеобщего пестрого оглушения.
Видя, что чем далее,
тем идти труднее, я поспешил свернуть в переулок, где было меньше движения.
— Я только что приехал, — сказал я, усаживаясь, — и действительно в восхищении от
того, что я
вижу, чего не понимаю и что действует на меня самым необыкновенным образом. Кроме
того, я возбудил неясные подозрения.
— Биче Сениэль! — тихо сказал я, первый раз произнеся вслух эти слова. — Лисс, гостиница «Дувр». Там остановились вы дней восемь
тому назад. Я в странном положении относительно вас, но верю, что вы примете мои объяснения просто, как все просто во мне. Не знаю, — прибавил я,
видя, что она отступила, уронила руки и молчит, молчит всем существом своим, — следовало ли мне узнавать ваше имя в гостинице.
Предчувствие в
том, что если он не отдаст обратно «Бегущую» — моя судьба будет… сделаться — да, да! — его,
видите ли, женой.
Гез поклялся женщинам, что я приду за стол, так как дамы во что бы
то ни стало хотели
видеть «таинственного», по их словам, пассажира и дразнили Геза моим презрением к его обществу.
— Условие совсем не трудное. Вы ни слова не скажете Гезу о
том, что
видели меня здесь.
Ложась, я знал, что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание — рано встать — бессознательно разбудило меня. Когда я открыл глаза, память была пуста, как после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до
тех пор, пока не
увидел выпяченную нижнюю губу спящего Кука. Тогда смутное прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое счастье, было всего половина десятого утра.
— Войдемте на лестницу, — сказал он. — Я тоже иду к Гезу. Я
видел, как вы ехали, и облегченно вздохнул. Можете мне не верить, если хотите. Побежал догонять вас. Страшное, гнусное дело, что говорить! Но нельзя было помешать ему. Если я в чем виноват,
то в
том, почему ему нельзя было помешать. Вы понимаете? Ну, все равно. Но я был на вашей стороне; это так. Впрочем, от вас зависит, знаться со мной или смотреть как на врага.
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во мне с бессознательным доверием к его словам. Я сказал: «Его рано судить». Слова Бутлера звучали правильно; в них были и горький упрек себе, и искренняя радость
видеть меня живым. Кроме
того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я молчал, за фасадом, в глубине огромного двора, послышались шум, крики, настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на это особенного внимания, я стал подниматься по лестнице, сказав Бутлеру...
То есть
видела ли я стул.
Человек, которого я не
видел, так как он был отделен от меня перегородкой, в ответ на мнимое предложение моего знакомого сразу же предложил ему четыре с половиной фунта за килограмм, а когда
тот начал торговаться — накинул пять и даже пять с четвертью.
Когда барышня вскочила на окно и спрыгнула вниз, на
ту лестницу, что я
видел в свою щель, Гез сказал: «О мука!
Но уже зная ее немного, я не мог представить, чтобы это показание было дано иначе, чем
те движения женских рук, которые мы
видим с улицы, когда они раскрывают окно в утренний сад.
— Достаточно, что вы там были. К
тому же вы старались если не обвинить себя,
то внушить подозрение. Я вам очень благодарна, Гарвей. Вечером вы придете к нам? Я назначу теперь же, когда встретиться. Я предлагаю в семь. Я хочу вас
видеть и говорить с вами. Что вы скажете о корабле?
— Нет. Но тяжело
видеть мертвого человека, который лишь несколько минут назад говорил, как в бреду, и, вероятно, искренне. Мы почти приехали, так как за этим поворотом, налево,
тот дом, где я живу.
Видя, что Кук действительно сплетник, я уклонился от выслушивания подробностей этой истории просто
тем, что взял шляпу и вышел, сославшись на неотложные дела, но он, выйдя со мной в коридор, кричал вслед окрепшим голосом...
Я вошел, очутясь в маленьком пространстве, где справа была занавешенная простыней койка. Дэзи сидела меж койкой и столиком. Она была одета и тщательно причесана, в
том же кисейном платье, как вчера, и, взглянув на меня, сильно покраснела. Я
увидел несколько иную Дэзи: она не смеялась, не вскочила порывисто, взгляд ее был приветлив и замкнут. На столике лежала раскрытая книга.
Дойдя до
той площади, я стала остывать и уставать, как вдруг
увидела вас.
— Я вас очень мало знаю, Гарвей, — ответила Биче серьезно и стесненно. — Я
вижу даже, что я совсем вас не знаю. Но я хочу знать и буду говорить о
том завтра. Пока что я — Биче Сениэль, и это мой вам ответ.
Заметя свободный кеб, взял его и скоро был у
того места, с какого вчера
увидел статую Фрези Грант.
— К сожалению, я не
тот, которого вы ищете. Вы — жертва случайного совпадения имен:
тот Томас Гарвей, который вам нужен, сегодня не ночевал. Он записан здесь под фамилией Ариногел Кук, и, так как он мне сам в
том признался, я не
вижу надобности скрывать это.
— Не будет ли вам лучше в саду? — сказал я. — Я
вижу в
том углу тень.
— Для меня — закрыто. Я слепая. Я
вижу тень на песке, розы и вас, но я слепа в
том смысле, какой вас делает для меня почти неживым. Но я шутила. У каждого человека свой мир. Гарвей, этого не было?!
К
тому же его положение требовало, чтобы он первый захотел теперь
видеть меня у себя.
Ее муж, замечательно живой, остроумный и приятный человек, рассказал мне в свою очередь о
том, что часто
видел первое время после свадьбы во сне вас, на шлюпке, вдвоем с молодой женщиной, лицо которой было закрыто.
У нее был небольшой жар — незначительная простуда. Я расстался под живым впечатлением ее личности; впечатлением неприкосновенности и приветливости. В Сан-Риоле я встретил Товаля, зашедшего ко мне;
увидев мое имя в книге гостиницы, он, узнав, что я
тот самый доктор Филатр, немедленно сообщил все о вас. Нужно ли говорить, что я тотчас собрался и поехал, бросив дела колонии? Совершенно верно. Я стал забывать. Биче Каваз просила меня, если я вас встречу, передать вам ее письмо.
И
то, что она
видит, — дано всем; возьмите его!