— Дэзи, — сказал я, доверяясь ее наивному любопытству, обнаружить которое она могла, конечно, только по невозможности его укоротить, а также — ее проницательности, — вы не ошиблись. Но я сейчас в особом состоянии, совершенно особом, таком, что я не мог бы сказать так, сразу. Я только обещаю вам не скрыть ничего, что
было на море, и сделаю это в Гель-Гью.
Неточные совпадения
Когда опасность прошла, доктор Филатр, дружески развлекавший меня все последнее время перед тем, как я покинул палату, позаботился приискать мне квартиру и даже нашел женщину для услуг. Я
был очень признателен ему, тем более что окна этой квартиры выходили
на море.
Я занял две большие комнаты: одна — с огромным окном
на море; вторая
была раза в два более первой.
Я спал в комнате, о которой упоминал, что ее стена, обращенная к
морю,
была по существу огромным окном. Оно шло от потолочного карниза до рамы в полу, а по сторонам
на фут не достигало стен. Его створки можно
было раздвинуть так, что стекла скрывались. За окном, внизу,
был узкий выступ, засаженный цветами.
Я сказал, что мое желание — перевезти вещи немедленно. Почти приятельский тон Геза, его нежное отношение к
морю, вчерашняя брань и сегодняшняя учтивость заставили меня думать, что, по всей видимости, я имею дело с человеком неуравновешенным, импульсивным, однако умеющим обуздать себя. Итак, я захотел узнать размер платы, а также, если
есть время, взглянуть
на свою каюту.
Как бы то ни
было, «Адмирал Фосс»
был в пути полтора месяца, когда
на рассвете вахта заметила огромную волну, шедшую при спокойном
море и умеренном ветре с юго-востока.
Пока это происходило, все стояли, как связанные. И вот, с волны
на волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда опустился туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не видно
было ни девушки, ни того острова: как он поднялся из
моря, так и опустился снова
на дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
— За крупную сумму, — сказал я, — Гез согласился предоставить мне каюту
на «Бегущей по волнам», и мы поплыли, но после скандала, разыгравшегося при недостойной обстановке с пьяными женщинами, когда я вынужден
был попытаться прекратить безобразие, Гез выбросил меня
на ходу в открытое
море. Он
был так разозлен, что пожертвовал шлюпкой, лишь бы избавиться от меня.
На мое счастье, утром я
был взят небольшой шхуной, шедшей в Гель-Гью. Я прибыл сюда сегодня вечером.
— Этого я не могу обещать, — сказал Проктор, прищуриваясь
на море и думая. — Но если вы
будете свободны в… Впрочем, — прибавил он с неловким лицом, — подробностей особенных нет. Мы утром уходим.
— Едва ли. — Биче всматривалась. — У меня нет чувства приближения к той самой «Бегущей по волнам», о которой мне рассказывал отец, что ее выстроили
на дне
моря, пользуясь рыбой-пилой и рыбой-молотком, два поплевавших
на руки молодца-гиганта: «Замысел» и «Секрет».
Но не на море только, а вообще в жизни, на всяком шагу, грозят нам опасности, часто, к спокойствию нашему, не замечаемые. Зато, как будто для уравновешения хорошего с дурным, всюду рассеяно много «страшных» минут, где воображение подозревает опасность, которой нет. На море в этом отношении много клеплют напрасно, благодаря «страшным», в глазах непривычных людей, минутам. И я бывал в числе последних, пока не
был на море.
— Да что ты… Полно!.. Господь с тобой, Яким Прохорыч, — твердил Патап Максимыч, удерживая паломника за руку. — Ведь он богатый мельник, — шутливо продолжал Чапурин, — две мельницы у него
есть на море, на окияне. Помол знатный: одна мелет вздор, другая чепуху… Ну и пусть его мелют… Тебе-то что?
Не ездите, Христа ради!» Вслушавшись в наш разговор, Фаддеев заметил, что качка ничего, а что
есть на море такие места, где «крутит», и когда корабль в эдакую «кручу» попадает, так сейчас вверх килем повернется.
Неточные совпадения
Был, говорит он, в древности народ, головотяпами именуемый, и жил он далеко
на севере, там, где греческие и римские историки и географы предполагали существование Гиперборейского
моря.
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым
морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении
на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она
будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать к баракам. От бараков ему уже
были видны
море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в то время, как он входил в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели
на гипподром.
Алексей Александрович думал тотчас стать в те холодные отношения, в которых он должен
был быть с братом жены, против которой он начинал дело развода; но он не рассчитывал
на то
море добродушия, которое выливалось из берегов в душе Степана Аркадьича.
Брат сел под кустом, разобрав удочки, а Левин отвел лошадь, привязал ее и вошел в недвижимое ветром огромное серо-зеленое
море луга. Шелковистая с выспевающими семенами трава
была почти по пояс
на заливном месте.