Ашанин передал письмо и уселся, разглядывая губернатора-адмирала, про которого еще на пароходе слышал, как о человеке,
суровые меры которого против анамитов и жесткие репрессалии во время войны, вроде сжигания целых деревень, были одной из причин вспыхнувшего восстания.
— Заметили вы, как деревня опустела? Вся молодежь ушла в горы. Это ответ деревни на мобилизацию краевого правительства. Ни один не явился. Говорят, пришлют чеченцев из дикой дивизии для экзекуции, решено прибегнуть к самым
суровым мерам.
Неточные совпадения
Наконец бричка, сделавши порядочный скачок, опустилась, как будто в яму, в ворота гостиницы, и Чичиков был встречен Петрушкою, который одною рукою придерживал полу своего сюртука, ибо не любил, чтобы расходились полы, а другою стал помогать ему вылезать из брички. Половой тоже выбежал, со свечою в руке и салфеткою на плече. Обрадовался ли Петрушка приезду барина, неизвестно, по крайней
мере, они перемигнулись с Селифаном, и обыкновенно
суровая его наружность на этот раз как будто несколько прояснилась.
Среди поклонников послушных // Других причудниц я видал, // Самолюбиво равнодушных // Для вздохов страстных и похвал. // И что ж нашел я с изумленьем? // Они,
суровым поведеньем // Пугая робкую любовь, // Ее привлечь умели вновь, // По крайней
мере сожаленьем, // По крайней
мере звук речей // Казался иногда нежней, // И с легковерным ослепленьем // Опять любовник молодой // Бежал за милой суетой.
Она все колола его легкими сарказмами за праздно убитые годы, изрекала
суровый приговор, казнила его апатию глубже, действительнее, нежели Штольц; потом, по
мере сближения с ним, от сарказмов над вялым и дряблым существованием Обломова она перешла к деспотическому проявлению воли, отважно напомнила ему цель жизни и обязанностей и строго требовала движения, беспрестанно вызывала наружу его ум, то запутывая его в тонкий, жизненный, знакомый ей вопрос, то сама шла к нему с вопросом о чем-нибудь неясном, не доступном ей.
Он был им утешением в их ссылке, и они, обыкновенно мрачные и угрюмые, всегда улыбались, на него глядя, и когда заговаривали с ним (а говорили они с ним очень мало, как будто все еще считая его за мальчика, с которым нечего говорить о серьезном), то
суровые лица их разглаживались, и я угадывал, что они с ним говорят о чем-нибудь шутливом, почти детском, по крайней
мере они всегда переглядывались и добродушно усмехались, когда, бывало, выслушают его ответ.
А если так, то само собою разумеется, что, вероятно, какая-нибудь строгая,
суровая необходимость принуждала начальство к такой вредной по своим последствиям
мере.