Неточные совпадения
Лицо Петра сохраняло мрачное, грубое выражение, чему особенно способствовали черные как смоль
волосы, рассыпавшиеся в беспорядке, вдавленные черные глаза, выгнутые густые брови и необыкновенная смуглость кожи, делавшие его похожим
на цыгана, которого только что провели и надули.
— Оставь, батюшка: я с тобой не к смеху говорю, — сказал Петр, встряхивая
волосами и смело встречая отцовский взгляд, — я говорю тебе толком: отпустишь
на заработки — тебе лучше; и сам смекаешь, только что вот
на своем стоишь.
Заплаканное лицо его, встрепанные
волосы, а рубашонка, прорванная в двух-трех местах и запачканная грязью, обратили
на него тотчас же внимание присутствующих.
На мальчике лица не было. Открытая грудь его тяжело дышала; ноги подламывались; его черные, дико блуждавшие глаза, всклоченные
волосы, плотно стиснутые зубы придавали ему что-то злобное, неукротимо-свирепое. Он был похож
на дикую кошку, которую только что поймали и посадили в клетку.
— Э-э! Так вот это ты с кем калякала! То-то, слышу я: та, та, та… Отколь вы, молодцы? Как сюда попали? — сказал старик, потряхивая
волосами и с улыбкою поглядывая
на мальчиков.
Нередко даже старик заставал свою Дуньку со слезами
на глазах и всклоченными
волосами; но Дуня никогда не жаловалась
на Гришку; напротив того, несмотря
на всегдашнее заступничество Вани, она присоединялась к приемышу, и оба подтрунивали над сыном Глеба; нередко даже соединенными силами нападали они
на него.
На голове его уже начали вытираться
волосы, сквозь которые сильно просвечивало красное, приплюснутое, глянцевитое темя; нос Нефеда, комически вздернутый кверху, краснел так ярко, что, казалось, отражал цвет свой
на остальные части лица; нос этот, в товариществе с мутными, стеклянистыми глазами, не оставлял ни малейшего сомнения, что Нефед частенько рвал косушку и даже недавно захватил куражу.
— О-о! Нефедка!.. Вишь… шут, балясник… О-о! — заливался парень с белыми зубами, глядя
на Нефеда, который покрякивал и хмурился, разглаживая встрепавшиеся
волосы.
Вода и льдины ходили уже поверх кустов ивняка, покрывающих дальний плоский берег; там кое-где показывались еще ветлы: верхняя часть дуплистых стволов и приподнятые кверху голые сучья принимали издали вид черных безобразных голов, у которых от страха стали дыбом
волосы; огромные глыбы льда, уносившие иногда
на поверхности своей целый участок зимней дороги, стремились с быстротою щепки, брошенной в поток; доски, стоги сена, зимовавшие
на реке и которых не успели перевезти
на берег, бревна, столетние деревья, оторванные от почвы и приподнятые льдинами так, что наружу выглядывали только косматые корни, появлялись беспрестанно между икрами [Льдинами.
Пестрый платок, накинутый
на скорую руку
на ее белокурые
волосы, бросал прозрачную тень
на чистый, гладкий лоб девушки и слегка оттенял ее глаза, которые казались поэтому несколько глубже и задумчивее; белая сорочка, слегка приподнятая между плечами молодою грудью, обхватывала стан Дуни, перехваченный клетчатой юбкой, или понявой, исполосованной красными клетками по темному полю.
Федька тряхнул рыжими
волосами и вполглаза посмотрел
на противника.
Во все время этого дружеского объяснения приемыш стоял понуря голову и крепко упирался грудью в конец весла. Он слова не сказал, но конец весла яростно рыл землю. Руки Гришки не переставали откидывать с нетерпением
волосы, которые свешивались
на лицо его, принужденно склоненное
на грудь.
Захар быстро выпрямился, весело тряхнул
волосами и приблизился, сохраняя
на лице своем выражение школьника, которого учитель вызывает
на середину класса, с тем чтобы поставить в пример товарищам.
Глеб не дослушал остального. Он выскочил из-за угла и ринулся с поднятыми кулаками
на Захара. Несмотря
на неожиданное нападение, тот ловко, однако ж, вывернулся, отскочив
на несколько шагов, тряхнул
волосами и стал в оборонительное положение.
— Возьмем и четверть! Мало четверти, все ведро возьмем — дай срок! — сказал приемыш, очевидно старавшийся произвести выгодное впечатление
на целовальника, перед которым играл до сих пор самую ничтожную роль. — Сами теперь хозяева, дядюшка Герасим!.. — подхватил он, подбоченясь и потряхивая
волосами. — Живем как хотим!.. Слышь, дядюшка Герасим!.. Сами стали хозяева!
— Чего тут?.. Вишь, половину уж дела отмахнули!.. Рази нам впервака: говорю, как жил этта я в Серпухове, у Григорья Лукьянова — бывало, это у нас вчастую так-то пошаливали… Одно слово: обделаем — лучше быть нельзя!.. Смотри, только ты не зевай, делай, как, примерно, я говорил; а уж насчет, то есть, меня не сумневайся: одно слово — Захар! Смотри же, жди где сказано: духом буду… Ну что ж
на дожде-то стоять?.. Качай! — заключил Захар, оправляя мокрые
волосы, которые хлестали его по лицу.
Он подошел к Гришке и торопливо шепнул ему что-то
на ухо; тот тряхнул
волосами, приблизился к столу, взял стакан, залпом выпил вино, сел
на лавку и положил голову в ладонь.
Петр состарился целыми десятью годами, хотя всего-навсе четыре года, как покинул кров родительский; в кудрявых
волосах его, когда-то черных как крыло ворона, серебрилась седина; нахмуренные брови, сходившиеся дугою над орлиным его носом, свешивались
на глаза, которые глядели также исподлобья, но значительно углубились и казались теперь потухшими.
Жаркий луч солнца, скользнув между листами яблони и захватив
на пути своем верхушку шалаша, падал
на руки Дуни, разливая прозрачный, желтоватый полусвет
на свежее, еще прекрасное лицо ее. В двух шагах от Дуни и дедушки Кондратия резвился мальчик лет одиннадцати с белокурыми вьющимися
волосами, свежими глазами и лицом таким же кругленьким и румяным, как яблоки, которые над ними висели.