Неточные совпадения
Не привыкши сызмала ни к какой работе, избалованный матерью, вздорной, взбалмошной бабой, он так хорошо повел
дела свои, что в два года
стал беднейшим мужиком своей деревни.
Жаль только, что слова его никогда
не соответствовали
делу: наговорил много, да толку мало — ни дать ни взять, как пузырь дождевой: вскочил — загремел, а лопнул — и
стало ничего!
— Хозяйка, — сказал он, бросая на пол связку хвороста, старых ветвей и засохнувшего камыша, — на вот тебе топлива: берегом идучи, подобрал. Ну-ткась, вы, много ли
дела наделали? Я чай, все более языком выплетали… Покажь: ну нет, ладно, поплавки знатные и неводок, того, годен теперь
стал… Маловато только что-то сработали… Утро, кажись,
не один час: можно бы и весь невод решить… То-то, по-вашему:
день рассвел — встал да поел,
день прошел — спать пошел… Эх, вы!
— Смотри же, ни полсловечка; смекай да послушивай, а лишнего
не болтай… Узнаю, худо будет!.. Эге-ге! — промолвил он, делая несколько шагов к ближнему углу избы, из-за которого сверкнули вдруг первые лучи солнца. — Вот уж и солнышко! Что ж они, в самом
деле, долго проклажаются? Ступай, буди их. А я пойду покуда до берега: на лодки погляжу… Что ж ты
стала? — спросил Глеб, видя, что жена
не трогалась с места и переминалась с ноги на ногу.
С некоторых пор в одежде дяди Акима
стали показываться заметные улучшения: на шапке его,
не заслуживавшей, впрочем, такого имени, потому что ее составляли две-три заплаты, живьем прихваченные белыми нитками, появился вдруг верх из синего сукна; у Гришки оказалась новая рубашка, и, что всего страннее, у рубашки были ластовицы, очевидно выкроенные из набивного ситца, купленного год тому назад Глебом на фартук жене; кроме того, он
не раз заставал мальчика с куском лепешки в руках, тогда как в этот
день в доме о лепешках и помину
не было.
Не знаю, прискучило ли наконец дяде Акиму слушать каждый
день одно и то же, или уж так духом упал он, что ли, но только мало-помалу
стали замечать в нем меньше усердия.
«Вот скучали, хлопот
не было, — думал рыбак, — вот теперь и возись поди! Что
станешь с ним делать, коли он так-то у меня проваляется зиму? И диковинное это
дело, право, какой человек такой: маленько дождем помочило — невесть что сделалось, весь распался, весь разнедужился… Эх! Я и прежде говорил: пустой человек — право, пустой человек!»
— Перелезай на ту сторону. Время немного осталось;
день на исходе… Завтра чем свет
станешь крыть соломой… Смотри,
не замешкай с хворостом-то! Крепче его привязывай к переводинам…
не жалей мочалы; завтра к вечеру авось, даст бог, порешим… Ну, полезай… да
не тормози руки!.. А я тем временем схожу в Сосновку, к печнику понаведаюсь… Кто его знает: времени, говорит, мало!.. Пойду: авось теперь ослобонился, — заключил он, направляясь в сени.
Дело в том, что с минуты на минуту ждали возвращения Петра и Василия, которые обещали прийти на побывку за две недели до Святой: оставалась между тем одна неделя, а они все еще
не являлись. Такое промедление было тем более неуместно с их стороны, что путь через Оку
становился день ото
дня опаснее. Уже поверхность ее затоплялась водою, частию выступавшею из-под льда, частию приносимою потоками, которые с ревом и грохотом низвергались с нагорного берега.
— Об
делах не раздобаривал: наказывал только кланяться! — сказал Нефед. — Ну, что ж мы, братцы,
стали? — добавил он, приподняв пилу. — Пойдем к избам! Сват Глеб
не поскупится соломой: даст обложить лаптишки.
Дело вот в чем: Глеб давно знал, что при первом наборе очередь
станет за его семейством; приписанный к сосновскому обществу, он уже несколько лет следил за наборами, хотя, по обыкновению своему, виду
не показывал домашним.
Рассуждать
не наше
дело; да и рассуждать
не о чем —
дело настоящее: царство без воинства, человек без руки, конь без ног — одна
стать.
— А господь его ведает! Со вчерашнего
дня такой-то
стал… И сами
не знаем, что такое. Так вот с дубу и рвет! Вы, родные, коли есть что на уме, лучше и
не говорите ему. Обождите маленько. Авось отойдет у него сердце-то… такой-то бедовый, боже упаси!
Стала это она приставать, как проведала, зачем иду сюда;
не приходится, говорит, идти тебе самому за таким
делом, то да се, говорит…
— Нет, Васька дома останется взамен Гришки. Отпущу я его на заработки! А самому небось батрака нанимать, нет, жирно будет! Они и без того денег почитай что
не несут… Довольно и того, коли один Петрушка пойдет в «рыбацкие слободы»… Ну, да
не об этом толк совсем! Пойдут,
стало быть, Васькины рубахи; а я от себя целковика два приложу:
дело ихнее — походное, понадобится — сапожишки купить либо другое что, в чем нужда встренется.
Из дальнейших объяснений его оказывалось, что именно вот эта-то цель и задерживала его в доме Глеба. На самом
деле Захар знал очень хорошо, что куда бы он ни пошел — на фабрику ли, на сахарный ли завод или к другим рыбакам, — это все едино-единственно, держать его нигде
не станут: придется шляться без места и, следовательно, без хлеба.
Мужчины, конечно,
не обратили бы на нее внимания: сидеть с понурою головою — для молодой
дело обычное; но лукавые глаза баб, которые на свадьбах занимаются
не столько бражничеством, сколько сплетками, верно, заметили бы признаки особенной какой-то неловкости, смущения и даже душевной тоски, обозначавшейся на лице молодки. «Глянь-кась, касатка, молодая-то невесела как: лица нетути!» — «Должно быть, испорченная либо хворая…» — «Парень,
стало,
не по ндраву…» — «Хошь бы разочек глазком взглянула; с утра все так-то: сидит платочком закрывшись — сидит
не смигнет, словно на белый на свет смотреть совестится…» — «И то, может статься, совестится; жила
не на миру,
не в деревне с людьми жила: кто ее ведает, какая она!..» Такого рода доводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными двумя бабами, которым довелось присутствовать при расставанье Дуни с отцом.
Сомневаясь в существовании горских и серпуховских приятелей, а также и в одежде, вверенной будто бы их попечению, Глеб смекнул в одно мгновение ока, что в
делах Захара
стали, как говорится, «тесные постояльцы» и что, следственно, ему будет теперь
не до торгов — что дашь, то и возьмет.
А то, пожалуй,
не сократить парня — дойдет и до того
дело, взаправду
станут красть рыбу.
Ну что, в самом
деле, уперся, на одном
стал: «Нет да нет,
не приходится, — то да сё!» Слушать, выходит, нечего.
— Опять за свое! Ты что ни говори ему, он все свое поет! — воскликнул Глеб, махнув рукою. — Я ж те говорю — никто другой, слышь, я говорю:
не твоя, выходит, об этом забота; знаю я, каков ты есть такой, мое это
дело! Коли зову,
стало, толк в этом вижу!..
У меня, по крайности, так хошь сидеть-то напрасно
не станешь;
дело, выходит; веселее тогда будет, занятнее!
Этим способом — самым верным способом, каким только можно было подействовать на Глеба, — приемыш
не замедлил освободиться от лишнего присмотра; он беспрестанно находил случай обманывать прозорливость старого рыбака — прозорливость, которая, как мы уже имели случай заметить, и без того
становилась с каждым
днем менее опасною.
Теперь даже взять податнее через ту, выходит, причину: возьмешь
днем — все увидят, содом подымут, шум, крик, упрекать
станут; теперь никто
не увидит — взял, да и баста!
После того как старика
не стало на озере,
дни потянулись еще печальнее, еще грустнее для его дочери.