Неточные совпадения
История его заключается вся в нескольких строках: у Акима была когда-то своя собственная изба, лошади, коровы — словом, полное и хорошее хозяйство, доставшееся ему
после отца, зажиточного мужика, торговавшего скотом.
Детей не было у Акима:
после смерти матери он остался один с женою.
Словоохотливые соседки утверждали, впрочем — положительно утверждали, что такое упорство со стороны Акима единственно происходило из привязанности его к сыну хозяйки, родившемуся будто бы год спустя
после вступления батрака в дом солдатки.
— Здравствуй, сватьюшка!.. Ну-ну, рассказывай, отколе? Зачем?.. Э, э, да ты и парнишку привел! Не тот ли это, сказывали, что
после солдатки остался… Ась? Что-то на тебя, сват Аким, смахивает… Маленько покоренастее да поплотнее тебя будет, а в остальном — весь, как есть, ты! Вишь, рот-то… Эй, молодец, что рот-то разинул? — присовокупил рыбак, пригибаясь к Грише, который смотрел на него во все глаза. — Сват Аким, или он у тебя так уж с большим таким ртом и родился?
— Ну, ступай в избу! — сказал рыбак
после молчка, сопровождавшегося долгим и нетерпеливым почесыванием затылка. — Теперь мне недосуг… Эх ты! Во тоске живу, на печи лежу! — добавил он, бросив полупрезрительный-полунасмешливый взгляд на Акима, который поспешно направился к избе вместе со своим мальчиком, преследуемый старухой и ее сыном.
Посла этого она завертывала обыкновенно, как бы по дороге, к люльке и снова усаживалась к неводу.
— А который ему год? — спросил он
после молчка.
Куда ж ты годен
после этого?
Старый рыбак, как все простолюдины, вставал очень рано. Летом и весною просыпался он вместе с жаворонками, зимою и осенью — вместе с солнцем. На другое утро
после разговора, описанного в предыдущей главе, пробуждение его совершилось еще раньше. Это была первая ночь, проведенная им на открытом воздухе.
После этой церемонии, не имевшей, по-видимому, никакой определенной цели, но совершенной, вероятно, по привычке или из угождения давно принятому обыкновению, рыбак повернулся к востоку и начал молиться.
Он принялся за дело тотчас же
после молитвы.
В ответ на это старушка заморгала глазами, погрозила пальцем и выглянула на двор;
после чего она подошла к родственнику и сказала шепотом...
— Ну, плохой же ты парнюха
после этого! — смеясь, сказал отец.
После первого взрыва отношения Глеба к Акиму и его мальчику ни на волос не изменились; мужики что дети: страх, ненависть, примирение, дружба — все это переходит необыкновенно быстро и непосредственно следует одно за другим.
Недели полторы спустя
после Благовещения Петр отправился в «рыбацкие слободы». Все сомнения исчезли при этом в душе Акима, который с той же минуты поздравил себя батраком рыбака Глеба Савинова.
Наступило именно то время весны, когда с теплых стран возвращались птицы; жаворонки неподвижно уже стояли в небе и звонко заливались над проталинками; ласточки и белые рыболовы, или «мартышки», как их преимущественно называют на Оке, сновали взад и вперед над рекою, которая только что вступила в берега свои
после недельного разлива; скворцы летали целыми тучами; грачи также показались.
Можно ли было
после этого обойтись без скворечницы?
Вечером,
после ужина, он встретился с Анной в том самом переулке, где некогда высекли Гришку.
Сладко ведь отдохнуть и порасправить кости
после тяжкого страдного лета и многозаботной осени.
Наконец
после трех дней бесполезного шарканья по всем возможным закоулкам затерянные предметы были найдены между грядами огорода, куда, очевидно, забросила их чья-нибудь озорная рука, потому что ни тетка Анна, ни домашние ее не думали даже заходить в огород.
(Прим. автора.)], уезжает в реку, забрасывает их, завязывает концы веревок к челноку и бросает маленький якорь;
после этого рыбак крестится, растягивается на дне палубы, подостлав наперед овчину, закрывает люк; тут, слегка покачиваясь из стороны в сторону в легкой своей «посудине», которая уступает самому легкому ветерку и мельчайшей зыби, засыпает он крепчайшим сном.
Жена его умерла вскоре
после родов дочки.
Как кончишь притолоки, так и ступай! — повторил Глеб, обращаясь к сыну, который
после первого наказа отца так деятельно принялся за работу, что только щепки летели вокруг.
Прошло несколько месяцев
после происшествия на озере — происшествия, которое так сильно взволновало сердце младшего сына рыбака Глеба Савинова.
В последних числах апреля,
после обеда, Глеб, Ваня и приемыш работали неподалеку от новой избы, на верхнем конце площадки.
Но Василиса, обыкновенно говорливая, ничего на этот раз не отвечала. Она была всего только один год замужем. В качестве «молодой» ей зазорно, совестно было, притом и не следовало даже выставлять своего мнения, по которому присутствующие могли бы заключить о чувствах ее к мужу. Весьма вероятно, она ничего не думала и не чувствовала, потому что месяц спустя
после замужества рассталась с сожителем и с той поры в глаза его не видела.
Всю остальную часть дня Глеб не был ласковее со своими домашними. Каждый из них судил и рядил об этом по-своему, хотя никто не мог дознаться настоящей причины, изменившей его расположение.
После ужина, когда все полегли спать, старый рыбак вышел за ворота — поглядеть, какая будет назавтра погода.
В ответ на радостные восклицания жены и матери, которые бросились обнимать его, он ограничился двумя-тремя: «Здорово!»,
после чего повернулся к детям и, спокойно оглянув их с головы до ног, надел шапку и взвалил на плечи мешок.
После обеда Глеб встал и, не сказав никому ни слова, принялся за работу. Час спустя все шло в доме самым обыденным порядком, как будто в нем не произошло никакого радостного события; если б не веселые лица баб, оживленные быстрыми, нетерпеливыми взглядами, если б не баранки, которыми снабдил Василий детей брата, можно было подумать, что сыновья старого Глеба не покидали крова родительского.
Прошло два дня
после возвращения рыбаков. В промежуток этого времени Петр неоднократно готовился приступить к отцу с объяснением, но, встречая всякий раз неблагосклонный взгляд родителя, откладывал почему-то свое намерение до следующего дня. Наконец он решился выждать водополья, рассчитывая, не без основания, что начало рыбной ловли авось-либо расшевелит отца и сделает его доступнее. То, чего ждал Петр, не замедлило осуществиться.
На третьи сутки
после их прихода, в самую полночь, послышался неожиданно страшный треск, сопровождаемый ударами, как будто тысячи исполинских молотов заколотили разом в берега и ледяную поверхность реки; треск этот, весьма похожий на то, как будто разрушилось вдруг несколько сотен изб, мгновенно сменился глухим, постепенно возвышающимся гулом, который заходил посреди ночи, подобно освирепелому ветру, ломающему на пути своем столетние дубы, срывающему кровли.
После завтрака три сына Глеба и приемыш, предводительствуемые самим стариком, появились с баграми на плечах; все пятеро рассыпались по берегу — перехватывать плывучий лес, которым так щедро награждало их каждый год водополье.
— Что его, старика, раззадоривать; дай ему наперед разгуляться; время терпит, идти нам
после Святой — успеешь еще сказать; бей с однова; в тот день, как идти нам, тут и скажем!» Петр ничего не отвечал, однако ж послушался.
После молитвы икона была поставлена на свое место, и перед нею затеплилась желтая восковая свеча, которой предназначалось гореть во все время, как будут продолжаться первые попытки промысла.
После этого присутствующие набожно перекрестились.
Лодки были уже спущены накануне; невод, приподнятый кольями, изгибался чуть не во всю ширину площадки. Величественно восходило солнце над бескрайным водяным простором, озолоченным косыми, играющими лучами; чистое, безоблачное небо раскидывалось розовым шатром над головами наших рыбаков. Все улыбалось вокруг и предвещало удачу. Не медля ни минуты, рыбаки подобрали невод, бросились в челноки и принялись за промысел. Любо было им погулять на раздолье
после пятимесячного заточения в душных, закоптелых избах.
Все это говорил Глеб вечером, на другой день
после того, как река улеглась окончательно в берега свои. Солнце уже давно село. Звезды блистали на небе. Рыбаки стояли на берегу и окружали отца, который приготовлялся уехать с ними на реку «лучить» рыбу.
В эту самую минуту за спиною Глеба кто-то засмеялся. Старый рыбак оглянулся и увидел Гришку, который стоял подле навесов, скалил зубы и глядел на Ваню такими глазами, как будто подтрунивал над ним. Глеб не сказал, однако ж, ни слова приемышу — ограничился тем только, что оглянул его с насмешливым видом,
после чего снова обратился к сыну.
— Вот, нешто у нас причудливое брюхо! Мы сами, почитай, весь год постным пробавляемся, — возразил Глеб, — постная еда, знамо, в пользу идет, не во вред человеку; ну, что говорить! И мясо не убавит веку:
после мясца-то человек как словно даже посытнее будет.
Ну, как же ей
после этого… так и сидеть в девках-то?
При самом начале этого разговора, как только Глеб сказал, что ожидает со дня на день какого-то гореванья, и особенно
после того, как объяснил он свое намерение относительно Гришки, в чертах Вани произошла разительная перемена; он поднял голову и устремил тревожно-беспокойный взгляд на отца, который во все время беседы сидел к нему боком.
Молодое лицо, встревоженное горем, мало-помалу делалось покойнее; но, подобно озеру, утихающему
после осенней бури, лицо Вани освещалось печальным, холодным светом; молодые черты его точно закалялись под влиянием какой-то непреклонной решимости, которая с каждой секундой все более и более созревала в глубине души его.
Так говорил Глеб Савинов жене вскоре
после отъезда сотского.
Глеб
после ужина, на котором присутствовал, между прочим, и сотский, приказал тотчас же всем ложиться спать, а сам, подмигнув украдкою жене, отправился с нею на совещание.
Последние слова сына, голос, каким были они произнесены, вырвали из отцовского сердца последнюю надежду и окончательно его сломили. Он закрыл руками лицо, сделал безнадежный жест и безотрадным взглядом окинул Оку, лодки, наконец, дом и площадку. Взгляд его остановился на жене… Первая мысль старушки,
после того как прошел страх, была отыскать Ванюшу, который не пришел к завтраку.
На четвертый день
после вышеописанной сцены Глеб возвратился домой.
После тягостной сцены со старшими сыновьями,
после разлуки с Ваней старого Глеба как словно ничто уже не занимало.
Наконец
после долгих розысков увидела она его лежащего навзничь на груде старых вершей в самом темном, отдаленном углу двора.
Глеб вошел в избу, посерчал на беспорядок, который невольно бросался в глаза, велел все прибрать до возвращения своего из Комарева и сел завтракать. Ел он, однако ж, неохотно, как словно даже понуждал себя, — обстоятельство, заставившее жену повторить ему совет касательно метания крови; но Глеб по-прежнему не обратил внимания на слова ее.
После завтрака он вынул из сундучка, скрытого в каморе, деньги, оделся, вышел на площадку, рассчитал по солнцу время, переехал Оку и бодро направился в Комарево.
Дорожки, разбитые когда-то в английском вкусе по рисунку знаменитого садового архитектора, давно уже заросли травой, которая,
после того как срубили роскошные липовые и кленовые аллеи, пошла расти необыкновенно ходко, к великой радости обывателей, которым мало, видно, было лугов, чтобы кормить скотину.