Лиза зажгла свечу, надела на нее лежавший на камине темненький бумажный абажурчик и,
усевшись в уголке, развернула какую-то книгу. Она плохо читала. Ее занимала судьба Райнера и вопрос, что он делает и что сделает? А тут эти странные люди! «Что же это такое за подбор странный, — думала Лиза. — Там везде было черт знает что такое, а это уж совсем из рук вон. Неужто этому нахальству нет никакой меры, и неужто все это делается во имя принципа?»
— Вы меня не спрашивайте — будто нет меня тут! — сказала мать,
усаживаясь в уголок дивана. Она видела, что брат и сестра как бы не обращают на нее внимания, и в то же время выходило так, что она все время невольно вмешивалась в их разговор, незаметно вызываемая ими.
На станцию приехали вовремя. Долинский отправился к кассе купить билеты и сдать в багаж, а Анна Михайловна с Дашею
уселись в уголке на диван в пассажирской комнате. Они обе молчали и обе страдали. На прекрасном лице Анны Михайловны это страдание отражалось спокойно; хорошенькое личико Даши болезненно подергивалось, и она кусала до крови свои губки.
Мои гимназисты натащили ему молока, булок, сухарей. Медвежонок принимал все как должное и,
усевшись в уголке на задние лапы, приготовился закусить. Он делал все с необыкновенной комичной важностью.
С появлением Вырвича и Шпандорчука Журавка стихал,
усаживался в уголок и только тихонько пофыркивал. Но зато, пересидев их и дождавшись, когда они уйдут, он тотчас же вскакивал и шумел беспощадно.
Неточные совпадения
Алеша довел своего старца
в спаленку и усадил на кровать. Это была очень маленькая комнатка с необходимою мебелью; кровать была узенькая, железная, а на ней вместо тюфяка один только войлок.
В уголку, у икон, стоял налой, а на нем лежали крест и Евангелие. Старец опустился на кровать
в бессилии; глаза его блестели, и дышал он трудно.
Усевшись, он пристально и как бы обдумывая нечто посмотрел на Алешу.
Вася тоже приходил по вечерам, скромно
усаживался куда-нибудь
в уголок и больше молчал, подавленный своею необразованностью, — он от всей души завидовал доктору, который вот так свободно может говорить с Нюрочкой обо всем, точно сам родился и вырос
в Ключевском.
Катерине Ивановне задумалось повести жизнь так, чтобы Алексей Павлович
в двенадцать часов уходил
в должность, а она бы выходила подышать воздухом на Английскую набережную, встречалась здесь с одним или двумя очень милыми несмышленышами
в мундирах конногвардейских корнетов с едва пробивающимся на верхней губе пушком, чтобы они поговорили про город, про скоромные скандалы, прозябли, потом зашли к ней, Катерине Ивановне,
уселись в самом уютном
уголке с чашкою горячего шоколада и, согреваясь, впадали
в то приятное состояние, для которого еще и итальянцы не выдумали до сих пор хорошего названия.
С той поры между мной и Дмитрием Нехлюдовым установились довольно странные, но чрезвычайно приятные отношения. При посторонних он не обращал на меня почти никакого внимания; но как только случалось нам быть одним, мы
усаживались в уютный
уголок и начинали рассуждать, забывая все и не замечая, как летит время.
Потом она появлялась опять, и опять
усаживалась где-нибудь
в уголке — и сидела неподвижно, словно размышляя и недоумевая… недоумевая пуще всего.