Неточные совпадения
Лицо ее обращено
на улицу, но взгляд был так безучастен ко всему, что жило и двигалось за окном, и в то же время был так сосредоточенно глубок, как будто она
смотрела внутрь себя.
Голова у него была похожа
на яйцо и уродливо велика. Высокий лоб, изрезанный морщинами, сливался с лысиной, и казалось, что у этого человека два
лица — одно проницательное и умное, с длинным хрящеватым носом, всем видимое, а над ним — другое, без глаз, с одними только морщинами, но за ними Маякин как бы прятал и глаза и губы, — прятал до времени, а когда оно наступит, Маякин
посмотрит на мир иными глазами, улыбнется иной улыбкой.
Было что-то особенно сладкое в ее ласке, что-то совершенно новое для Фомы, и он
смотрел в глаза старухе с любопытством и ожиданием
на лице. Эта старуха ввела его в новый, дотоле неизвестный ему мир. В первый же день, уложив его в кровать, она села рядом с нею и, наклоняясь над ребенком, спросила его...
Фома видел, как отец взмахнул рукой, — раздался какой-то лязг, и матрос тяжело упал
на дрова. Он тотчас же поднялся и вновь стал молча работать…
На белую кору березовых дров капала кровь из его разбитого
лица, он вытирал ее рукавом рубахи,
смотрел на рукав и, вздыхая, молчал. А когда он шел с носилками мимо Фомы,
на лице его, у переносья, дрожали две большие мутные слезы, и мальчик видел их…
В то же время в пятне света
на воде явилось большое, страшное человеческое
лицо с белыми оскаленными зубами. Оно плыло и покачивалось
на воде, зубы его
смотрели прямо
на Фому, и точно оно, улыбаясь, говорило...
Ефим опасливо
смотрел на молодого хозяина и, оттопырив губы, почмокивал ими, а хозяин с гордым
лицом слушал быструю речь приемщика, крепко пожимавшего ему руку.
У Фомы больно сжалось сердце, и через несколько часов, стиснув зубы, бледный и угрюмый, он стоял
на галерее парохода, отходившего от пристани, и, вцепившись руками в перила, неподвижно, не мигая глазами,
смотрел в
лицо своей милой, уплывавшее от него вдаль вместе с пристанью и с берегом.
Фома молча поклонился ей, не слушая ни ее ответа Маякину, ни того, что говорил ему отец. Барыня пристально
смотрела на него, улыбаясь приветливо. Ее детская фигура, окутанная в какую-то темную ткань, почти сливалась с малиновой материей кресла, отчего волнистые золотые волосы и бледное
лицо точно светились
на темном фоне. Сидя там, в углу, под зелеными листьями, она была похожа и
на цветок и
на икону.
Фома
посмотрел на отца и — догадался.
Лицо его потемнело, он привстал с кресла, решительно сказав...
— Я
смотрела на ваше
лицо в день похорон, и у меня сердце сжималось… «Боже мой, — думала я, — как он должен страдать!»
Фома
смотрел на нее и видел, что наедине сама с собой она не была такой красивой, как при людях, — ее
лицо серьезней и старей, в глазах нет выражения ласки и кротости,
смотрят они скучно. И поза ее была усталой, как будто женщина хотела подняться и — не могла.
Фома
смотрел на Щурова и удивлялся. Это был совсем не тот старик, что недавно еще говорил словами прозорливца речи о дьяволе… И
лицо и глаза у него тогда другие были, — а теперь он
смотрел жестко, безжалостно, и
на щеках, около ноздрей, жадно вздрагивали какие-то жилки. Фома видел, что, если не заплатить ему в срок, — он действительно тотчас же опорочит фирму протестом векселей…
Лицо Любови было бледно, глаза мутны, и руки у нее двигались вяло, неловко… Фома
посмотрел на нее и подумал...
Фома, облокотясь
на стол,
смотрел в
лицо женщины, в черные, полузакрытые глаза ее. Устремленные куда-то вдаль, они сверкали так злорадно, что от блеска их и бархатистый голос, изливавшийся из груди женщины, ему казался черным и блестящим, как ее глаза. Он вспоминал ее ласки и думал...
Когда кончили петь, он, вздрагивая от возбуждения, с мокрым от слез
лицом,
смотрел на них и улыбался.
Любовь волновалась, расхваливая возлюбленных ею людей; ее
лицо вспыхнуло румянцем, и глаза
смотрели на отца с таким чувством, точно она просила верить ей, будучи не в состоянии убедить.
Фома
смотрел на бородатые
лица пред собой и чувствовал в себе желание сказать им что-нибудь обидное. Но в голове его все как-то спуталось, он не находил в ней никаких мыслей и наконец, не отдавая себе отчета в словах, сказал с сердцем...
На лицах людей, окружавших его, выразилось недоумение; синие и красные бородатые фигуры начали вздыхать, почесываться, переминаться с ноги
на ногу. Иные, безнадежно
посмотрев на Фому, отворотились в сторону.
Маякин
смотрел на него, внимательно слушал, и
лицо его было сурово, неподвижно, точно окаменело. Над ними носился трактирный, глухой шум, проходили мимо них какие-то люди, Маякину кланялись, но он ничего не видал, упорно разглядывая взволнованное
лицо крестника, улыбавшееся растерянно, радостно и в то же время жалобно…
Ей стало жалко его, когда она увидала, как тоскливо и уныло
смотрят острые, зеленые глаза, и, когда он сел за обеденный стол, порывисто подошла к нему, положила руки
на плечи ему и, заглядывая в
лицо, ласково и тревожно спросила...
Фоме было жалко видеть веселого и бойкого школьного товарища таким изношенным, живущим в этой конуре. Он
смотрел на него, грустно мигал глазами и видел, как
лицо Ежова подергивается, а глазки пылают раздражением. Ежов откупоривал бутылку с водой и, занятый этим, молчал, сжав бутылку коленями и тщетно напрягаясь, чтобы вытащить из нее пробку. И это его бессилие тоже трогало Фому.
«Чего это он у них просит?» — думал Фома, с недоумением слушая речь Ежова. И, оглядывая
лица наборщиков, он видел, что они
смотрят на оратора тоже вопросительно, недоумевающе, скучно.
С листочка жесткой почтовой бумаги, исписанного крупным, твердым почерком,
на нее как бы
смотрело сморщенное, недоверчиво нахмуренное
лицо, худое и угловатое, как
лицо отца.
Из-за его плеча Фома видел бледное, испуганное и радостное
лицо Любы — она
смотрела на отца умоляюще, и казалось — сейчас она закричит.
Ошеломленный буйным натиском, Фома растерялся, не зная, что сказать старику в ответ
на его шумную похвальбу. Он видел, что Тарас, спокойно покуривая свою сигару,
смотрит на отца и углы его губ вздрагивают от улыбки.
Лицо у него снисходительно-довольное, и вся фигура барски гордая. Он как бы забавлялся радостью старика…
Фоме было приятно
смотреть на эту стройную, как музыка, работу. Чумазые
лица крючников светились улыбками, работа была легкая, шла успешно, а запевала находился в ударе. Фоме думалось, что хорошо бы вот так дружно работать с добрыми товарищами под веселую песню, устать от работы, выпить стакан водки и поесть жирных щей, изготовленных дородной и разбитной артельной маткой…
— Проворне, ребята, проворне! — раздался рядом с ним неприятный, хриплый голос. Фома обернулся. Толстый человек с большим животом, стукая в палубу пристани палкой,
смотрел на крючников маленькими глазками.
Лицо и шея у него были облиты потом; он поминутно вытирал его левой рукой и дышал так тяжело, точно шел в гору.
Они стояли в благоговейном молчании;
лица их были благочестиво сосредоточены; молились они истово и усердно, глубоко вздыхая, низко кланяясь, умиленно возводя глаза к небу. А Фома
смотрел то
на того, то
на другого и вспоминал то, что ему было известно о них.
Его злила их солидная стойкость, эта единодушная уверенность в себе, торжествующие
лица, громкие голоса, смех. Они уже уселись за столы, уставленные закусками, и плотоядно любовались огромным осетром, красиво осыпанным зеленью и крупными раками. Трофим Зубов, подвязывая салфетку, счастливыми, сладко прищуренными глазами
смотрел на чудовищную рыбу и говорил соседу, мукомолу Ионе Юшкову...
Лица купцов отражали тревогу, любопытство, удивление, укоризну, и все люди как-то бестолково замялись. Только один Яков Тарасович был спокоен и даже как будто доволен происшедшим. Поднявшись
на носки, он
смотрел, вытянув шею, куда-то
на конец стола, и глазки его странно блестели, точно там он видел что-то приятное для себя.
Ему не ответили. Он
посмотрел на их
лица и поник головой.
Фома сидел, откинувшись
на спинку стула и склонив голову
на плечо. Глаза его были закрыты, и из-под ресниц одна за другой выкатывались слезы. Они текли по щекам
на усы… Губы Фомы судорожно вздрагивали, слезы падали с усов
на грудь. Он молчал и не двигался, только грудь его вздымалась тяжело и неровно. Купцы
посмотрели на бледное, страдальчески осунувшееся, мокрое от слез
лицо его с опущенными книзу углами губ и тихо, молча стали отходить прочь от него…
Неточные совпадения
Обернулись, ан бригадир, весь пьяный,
смотрит на них из окна и лыка не вяжет, а Домашка Стрельчиха угольком фигуры у него
на лице рисует.
Агафья Михайловна с разгоряченным и огорченным
лицом, спутанными волосами и обнаженными по локоть худыми руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно
смотрела на малину, от всей души желая, чтоб она застыла и не проварилась. Княгиня, чувствуя, что
на нее, как
на главную советницу по варке малины, должен быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась сделать вид, что она занята другим и не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала
на жаровню.
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед поправить их. Произошло замешательство, шопот и улыбки, но торжественно-умиленное выражение
на лицах обручаемых не изменилось; напротив, путаясь руками, они
смотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка, с которою Степан Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел свое кольцо, невольно замерла у него
на губах. Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их.
Анна
смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся в морщинки пылью,
лицо Долли и хотела сказать то, что она думала, именно, что Долли похудела; но, вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и заговорила о себе.
Когда затихшего наконец ребенка опустили в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая
на цыпочки, подошел к ребенку. С минуту он молчал и с тем же унылым
лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу
на лбу, выступила ему
на лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.