Неточные совпадения
В то время ему было сорок три года; высокий, широкоплечий, он говорил густым басом, как протодьякон; большие
глаза его
смотрели из-под темных бровей смело и умно;
в загорелом лице, обросшем густой черной бородой, и во всей его мощной фигуре было много русской, здоровой и грубой красоты; от его плавных движений и неторопливой походки веяло сознанием силы. Женщинам он нравился и не избегал их.
Шумная жизнь большого торгового города не интересовала эту женщину, и когда она выезжала с мужем кататься —
глаза ее
смотрели в спину кучера.
Широко раскрыв
глаза, удерживая дыхание, мальчик
смотрел в ночной сумрак, наполнявший комнату, видел, как тихо он трепещет от огонька лампады пред образом…
Что-то новое явилось
в его темных
глазах, более детское и наивное, менее серьезное; одиночество и темнота, порождая
в нем жуткое чувство ожидания чего-то, волновали и возбуждали его любопытство, заставляли его идти
в темный угол и
смотреть, что скрыто там,
в покровах тьмы?
Целые дни Фома проводил на капитанском мостике рядом с отцом. Молча, широко раскрытыми
глазами смотрел он на бесконечную панораму берегов, и ему казалось, что он движется по широкой серебряной тропе
в те чудесные царства, где живут чародеи и богатыри сказок. Порой он начинал расспрашивать отца о том, что видел. Игнат охотно и подробно отвечал ему, но мальчику не нравились ответы: ничего интересного и понятного ему не было
в них, и не слышал он того, что желал бы услышать. Однажды он со вздохом заявил отцу...
Обедая с отцом, он был задумчив и
посматривал на Игната с боязнью
в глазах.
Он исчез. Но Фому не интересовало отношение мужиков к его подарку: он видел, что черные
глаза румяной женщины
смотрят на него так странно и приятно. Они благодарили его, лаская, звали к себе, и, кроме них, он ничего не видал. Эта женщина была одета по-городскому —
в башмаки,
в ситцевую кофту, и ее черные волосы были повязаны каким-то особенным платочком. Высокая и гибкая, она, сидя на куче дров, чинила мешки, проворно двигая руками, голыми до локтей, и все улыбалась Фоме.
У Фомы больно сжалось сердце, и через несколько часов, стиснув зубы, бледный и угрюмый, он стоял на галерее парохода, отходившего от пристани, и, вцепившись руками
в перила, неподвижно, не мигая
глазами,
смотрел в лицо своей милой, уплывавшее от него вдаль вместе с пристанью и с берегом.
Фигура женщины все уменьшалась, точно таяла, а Фома, не отрывая
глаз,
смотрел на нее и чувствовал, что помимо страха за отца и тоски о женщине —
в душе его зарождается какое-то новое, сильное и едкое ощущение.
Через минуту он, прижав Фому одной рукой ко груди, ладонью другой уперся ему
в лоб, отгибая голову сына назад,
смотрел в лицо ему сияющими
глазами и довольно говорил...
Маякин, прищурив
глаза,
посмотрел на Гордеевых, вздохнул, простился и ушел, пригласив их вечером к себе пить чай
в малиннике.
— Ты не очень пяль глаза-то на эту рожицу. Она,
смотри, — как березовый уголь: снаружи он бывает такой же вот скромный, гладкий, темненький, — кажись, совсем холодный, — а возьми
в руку, — ожгет…
Поющие волны звона колебали воздух, насыщенный ими, и таяли
в ясной синеве неба. Фома задумчиво
смотрел на лицо отца и видел, что тревога исчезает из
глаз его, они оживляются…
Он не обернулся
посмотреть, кто бросил эти слова. Богатые люди, сначала возбуждавшие
в нем робость перед ними, утрачивали
в его
глазах обаяние. Не раз они уже вырывали из рук его ту или другую выгодную поставку; он ясно видел, что они и впредь это сделают, все они казались ему одинаково алчными до денег, всегда готовыми надуть друг друга. Когда он сообщил крестному свое наблюдение, старик сказал...
Фома
смотрел на нее и видел, что наедине сама с собой она не была такой красивой, как при людях, — ее лицо серьезней и старей,
в глазах нет выражения ласки и кротости,
смотрят они скучно. И поза ее была усталой, как будто женщина хотела подняться и — не могла.
Он
смотрел на нее и улыбался. Должно быть, Медынская заметила развязность его поведения и новое
в его улыбке — она оправила платье и отодвинулась от него. Их
глаза встретились — и Медынская опустила голову.
Парень
смотрел на нее, чувствуя себя обезоруженным ее ласковыми словами и печальной улыбкой. То холодное и жесткое, что он имел
в груди против нее, — таяло
в нем от теплого блеска ее
глаз. Женщина казалась ему теперь маленькой, беззащитной, как дитя. Она говорила что-то ласковым голосом, точно упрашивала, и все улыбалась; но он не вслушивался
в ее слова.
Все было давно знакомо ему, но сегодня все
смотрело как-то ново, хотя та же масса мелочей заполняла комнату, стены были покрыты картинами, полочками, красивые и яркие вещицы отовсюду лезли
в глаза.
Фома
смотрел на Щурова и удивлялся. Это был совсем не тот старик, что недавно еще говорил словами прозорливца речи о дьяволе… И лицо и
глаза у него тогда другие были, — а теперь он
смотрел жестко, безжалостно, и на щеках, около ноздрей, жадно вздрагивали какие-то жилки. Фома видел, что, если не заплатить ему
в срок, — он действительно тотчас же опорочит фирму протестом векселей…
Он стоял против Фомы и с улыбкой
в глазах смотрел на него. Гордеев молчал, опустив голову и тыкая палкой
в камень тротуара.
Фома, облокотясь на стол,
смотрел в лицо женщины,
в черные, полузакрытые
глаза ее. Устремленные куда-то вдаль, они сверкали так злорадно, что от блеска их и бархатистый голос, изливавшийся из груди женщины, ему казался черным и блестящим, как ее
глаза. Он вспоминал ее ласки и думал...
Тупой страх, овладевший им, исчез, сменясь мятежной радостью. Он схватил женщину, вырвав ее из воды, прижал к груди и с удивлением, не зная, что сказать ей,
смотрел в ее
глаза. Они ласково улыбнулись ему…
Любовь волновалась, расхваливая возлюбленных ею людей; ее лицо вспыхнуло румянцем, и
глаза смотрели на отца с таким чувством, точно она просила верить ей, будучи не
в состоянии убедить.
Пароход пристал, люди хлынули волной на пристань. Затертый толпою Маякин на минуту скрылся из
глаз и снова вынырнул, улыбаясь торжествующей улыбкой. Фома, сдвинув брови,
в упор
смотрел на него и подвигался навстречу ему, медленно шагая по мосткам. Его толкали
в спину, навалились на него, теснили — все это еще более возбуждало. Вот он столкнулся со стариком, и тот встретил его вежливеньким поклоном и вопросом...
Ей стало жалко его, когда она увидала, как тоскливо и уныло
смотрят острые, зеленые
глаза, и, когда он сел за обеденный стол, порывисто подошла к нему, положила руки на плечи ему и, заглядывая
в лицо, ласково и тревожно спросила...
Яков Тарасович, маленький, сморщенный и костлявый, с черными обломками зубов во рту, лысый и темный, как будто опаленный жаром жизни, прокоптевший
в нем, весь трепетал
в пылком возбуждении, осыпая дребезжащими, презрительными словами свою дочь — молодую, рослую и полную. Она
смотрела на него виноватыми
глазами, смущенно улыбалась, и
в сердце ее росло уважение к живому и стойкому
в своих желаниях старику…
Устав
смотреть на него, Фома стал медленно водить
глазами по комнате. На большие гвозди, вбитые
в ее стены, были воткнуты пучки газет, отчего казалось, что стены покрыты опухолями. Потолок был оклеен когда-то белой бумагой; она вздулась пузырями, полопалась, отстала и висела грязными клочьями; на полу валялось платье, сапоги, книги, рваная бумага… Вся комната производила такое впечатление, точно ее ошпарили кипятком.
Фоме было жалко видеть веселого и бойкого школьного товарища таким изношенным, живущим
в этой конуре. Он
смотрел на него, грустно мигал
глазами и видел, как лицо Ежова подергивается, а глазки пылают раздражением. Ежов откупоривал бутылку с водой и, занятый этим, молчал, сжав бутылку коленями и тщетно напрягаясь, чтобы вытащить из нее пробку. И это его бессилие тоже трогало Фому.
Старик расхаживал по комнате, озабоченно подергивая рукой бородку;
глаза его
смотрели куда-то далеко, и было видно, что весь он погрузился
в большую, сложную думу.
— Это не философия… Это… наказание! — вполголоса сказал Фома. — Открой
глаза и
смотри на все — тогда это само
в голову полезет…
Через несколько минут Фома, раздетый, лежал на диване и сквозь полузакрытые
глаза следил за Ежовым, неподвижно
в изломанной позе сидевшим за столом. Он
смотрел в пол, и губы его тихо шевелились… Фома был удивлен — он не понимал, за что рассердился на него Ежов? Не за то же, что ему отказали от квартиры? Ведь он сам кричал…
Они стояли
в благоговейном молчании; лица их были благочестиво сосредоточены; молились они истово и усердно, глубоко вздыхая, низко кланяясь, умиленно возводя
глаза к небу. А Фома
смотрел то на того, то на другого и вспоминал то, что ему было известно о них.
Его злила их солидная стойкость, эта единодушная уверенность
в себе, торжествующие лица, громкие голоса, смех. Они уже уселись за столы, уставленные закусками, и плотоядно любовались огромным осетром, красиво осыпанным зеленью и крупными раками. Трофим Зубов, подвязывая салфетку, счастливыми, сладко прищуренными
глазами смотрел на чудовищную рыбу и говорил соседу, мукомолу Ионе Юшкову...
Купцы окружили своего оратора тесным кольцом, маслеными
глазами смотрели на него и уже не могли от возбуждения спокойно слушать его речи. Вокруг него стоял гул голосов и, сливаясь с шумом машины, с ударами колес по воде, образовал вихрь звуков, заглушая голос старика. И кто-то
в восторге визжал...
Прежде, когда он держал речь ко всем им, они отвертывались от него, отходили
в сторону, собирались
в группы и издали
смотрели на своего обличителя презрительными и злыми
глазами.