Неточные совпадения
Потом он шагал
в комнату, и за его широкой, сутулой спиной всегда оказывалась докторша, худенькая, желтолицая, с огромными
глазами. Молча поцеловав Веру Петровну, она кланялась всем людям
в комнате, точно иконам
в церкви, садилась подальше от них и сидела, как на приеме у дантиста, прикрывая рот платком.
Смотрела она
в тот угол, где потемнее, и как будто ждала, что вот сейчас из темноты кто-то позовет ее...
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже
смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые
глаза, —
смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя
в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
В полутемном коридоре, над шкафом для платья, с картины, которая раньше была просто темным квадратом, стали
смотреть задумчивые
глаза седой старухи, зарытой во тьму.
Клим
смотрел на ее синюю щеку,
в открытый, серьезный
глаз и, не чувствуя испуга, удивлялся.
Черные
глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь,
в слезах, она стала похожа на других девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья
смотрел на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал
в школу.
В гимназии она считалась одной из первых озорниц, а училась небрежно. Как брат ее, она вносила
в игры много оживления и, как это знал Клим по жалобам на нее, много чего-то капризного, испытующего и даже злого. Стала еще более богомольна, усердно посещала церковные службы, а
в минуты задумчивости ее черные
глаза смотрели на все таким пронзающим взглядом, что Клим робел пред нею.
Макаров, посвистывая громко и дерзко,
смотрел на все
глазами человека, который только что явился из большого города
в маленький, где ему не нравится.
Клим подошел к дяде, поклонился, протянул руку и опустил ее: Яков Самгин, держа
в одной руке стакан с водой, пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы,
смотрел в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых
глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав руку племянника темной, костлявой рукой, спросил глухо...
Климу хотелось уйти, но он находил, что было бы неловко оставить дядю. Он сидел
в углу у печки, наблюдая, как жена писателя ходит вокруг стола, расставляя бесшумно чайную посуду и
посматривая на гостя испуганными
глазами. Она даже вздрогнула, когда дядя Яков сказал...
Дядя Яков действительно вел себя не совсем обычно. Он не заходил
в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной,
смотрел в окна
глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда
в полдень,
в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки
в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь
в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту,
в оранжевый платок и
смотрела на людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных
глаз. Климу казалось, что
в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
Дядя, видимо, был чем-то доволен. Его сожженное лицо посветлело, стало костлявее, но
глаза смотрели добродушней, он часто улыбался. Клим знал, что он собирается уехать
в Саратов и жить там.
В темно-синем пиджаке,
в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось,
глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а
в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик.
Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
— К ней? — спросил Самгин, указав
глазами в потолок. Макаров тоже
посмотрел вверх и, схватясь за косяк двери, ответил...
Впоследствии, рисуя себе эту сцену, Клим вспоминал, как Макаров покачивался, точно решая,
в какую сторону упасть, как, медленно открывая рот, он испуганно
смотрел странно круглыми
глазами и бормотал...
Он
смотрел в ее серьезное лицо,
в печальные
глаза, ему хотелось сказать ей очень злые слова, но они не сползали с языка.
Осторожно перекинулись незначительными фразами. Маргарита напомнила ему, что он поступил с нею невежливо. Шли медленно, она
смотрела на него искоса, надув губы, хмурясь; он старался говорить с нею добродушно, заглядывал
в глаза ее ласково и соображал: как внушить ей, чтоб она пригласила его к себе?
Отрицательный ответ удивил его, он снял с унылого носа дымчатое пенсне и, покашливая, мигая,
посмотрел в лицо Клима опухшими
глазами так, точно спрашивал...
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени
в глазницах ее искусственны, так же как румянец на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее
глаза смотрели на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех
в этой комнате.
Туробоев, закурив папиросу о свой же окурок, поставил его
в ряд шести других, уже погасших. Туробоев был нетрезв, его волнистые, негустые волосы встрепаны, виски потны, бледное лицо побурело, но
глаза, наблюдая за дымящимся окурком, светились пронзительно. Кутузов
смотрел на него взглядом осуждающим. Дмитрий, полулежа на койке, заговорил докторально...
Но проповедь Кутузова становилась все более напористой и грубой. Клим чувствовал, что Кутузов способен духовно подчинить себе не только мягкотелого Дмитрия, но и его. Возражать Кутузову — трудно, он
смотрит прямо
в глаза, взгляд его холоден,
в бороде шевелится обидная улыбочка. Он говорит...
Оборвав фразу, она помолчала несколько секунд, и снова зашелестел ее голос. Клим задумчиво слушал, чувствуя, что сегодня он
смотрит на девушку не своими
глазами; нет, она ничем не похожа на Лидию, но есть
в ней отдаленное сходство с ним. Он не мог понять, приятно ли это ему или неприятно.
Он
смотрел в расширенные зрачки ее полубезумных
глаз, и они открывали ему
в глубине своей нечто, о чем он невольно подумал...
Она стала молчаливее и говорила уже не так жарко, не так цветисто, как раньше. Ее нежность стала приторной,
в обожающем взгляде явилось что-то блаженненькое. Взгляд этот будил
в Климе желание погасить его полуумный блеск насмешливым словом. Но он не мог поймать минуту, удобную для этого; каждый раз, когда ему хотелось сказать девушке неласковое или острое слово,
глаза Нехаевой, тотчас изменяя выражение,
смотрели на него вопросительно, пытливо.
Лютов ткнул
в грудь свою, против сердца, указательным пальцем и повертел им, точно штопором. Неуловимого цвета, но очень блестящие
глаза его
смотрели в лицо Клима неприятно щупающим взглядом; один
глаз прятался
в переносье, другой забегал под висок. Они оба усмешливо дрогнули, когда Клим сказал...
Макаров быстро выпил остывший чай и, прищурив
глаза, стал
смотреть в лицо Клима.
К вечернему чаю пришла Алина. Она выслушала комплименты Самгина, как дама, хорошо знакомая со всеми комбинациями льстивых слов, ленивые
глаза ее
смотрели в лицо Клима с легкой усмешечкой.
Крепко сжав губы, широко открыв
глаза, она
смотрела в упор и как бы сквозь него; на смуглом лице являлась тень неведомых дум.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь
в ушате воды, совался из угла
в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось,
глаза смотрели на вещи
в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв
глаза, спрашивал...
Он остановился, вслушиваясь, но уже не мог разобрать слов. И долго, до боли
в глазах,
смотрел на реку, совершенно неподвижную во тьме, на тусклые отражения звезд.
Было странно видеть, как пристально и удивленно Алина
смотрит на Туробоева, а
в холодных
глазах барича заметна озабоченность, но обычной остренькой усмешечки — нет.
Клим
смотрел, как его косые
глаза дрожат
в стремлении остановиться на лице Варавки, но не могут этого и прыгают, заставляя Лютова вертеть головою.
Лютов подпрыгивал, размахивал руками, весь разрываясь, но говорил все тише, иногда — почти шепотом.
В нем явилось что-то жуткое, пьяное и действительно страстное, насквозь чувственное. Заметно было, что Туробоеву тяжело слушать его шепот и тихий вой,
смотреть в это возбужденное, красное лицо с вывихнутыми
глазами.
Клим не видел темненького. Он не верил
в сома, который любит гречневую кашу. Но он видел, что все вокруг — верят, даже Туробоев и, кажется, Лютов. Должно быть,
глазам было больно
смотреть на сверкающую воду, но все
смотрели упорно, как бы стараясь проникнуть до дна реки. Это на минуту смутило Самгина: а — вдруг?
Высоко подняв брови, он
смотрел в потолок, и Клим впервые видел его красивые, холодные
глаза так угрюмо покорными.
На площади становилось все тише, напряженней. Все головы поднялись вверх,
глаза ожидающе
смотрели в полукруглое ухо колокольни, откуда были наклонно высунуты три толстые балки с блоками
в них и, проходя через блоки, спускались к земле веревки, привязанные к ушам колокола.
Он видел, что Лидия
смотрит не на колокол, а на площадь, на людей, она прикусила губу и сердито хмурится.
В глазах Алины — детское любопытство. Туробоеву — скучно, он стоит, наклонив голову, тихонько сдувая пепел папиросы с рукава, а у Макарова лицо глупое, каким оно всегда бывает, когда Макаров задумывается. Лютов вытягивает шею вбок, шея у него длинная, жилистая, кожа ее шероховата, как шагрень. Он склонил голову к плечу, чтоб направить непослушные
глаза на одну точку.
Клим никогда еще не видел ее такой оживленной и властной. Она подурнела, желтоватые пятна явились на лице ее, но
в глазах было что-то самодовольное. Она будила смешанное чувство осторожности, любопытства и, конечно, те надежды, которые волнуют молодого человека, когда красивая женщина
смотрит на него ласково и ласково говорит с ним.
— Отлично! — закричал он, трижды хлопнув ладонями. — Превосходно, но — не так! Это говорил не итальянец, а — мордвин. Это — размышление, а не страсть, покаяние, а не любовь! Любовь требует жеста. Где у тебя жест? У тебя лицо не живет! У тебя вся душа только
в глазах, этого мало! Не вся публика
смотрит на сцену
в бинокль…
Дьякон углубленно настраивал гитару. Настроив, он встал и понес ее
в угол, Клим увидал пред собой великана, с широкой, плоской грудью, обезьяньими лапами и костлявым лицом Христа ради юродивого, из темных ям на этом лице отвлеченно
смотрели огромные, водянистые
глаза.
Когда Маракуев, вспыхнув фейерверком, сгорал, а Поярков, истощив весь запас коротко нарубленных фраз своих,
смотрел в упор на Прейса разноцветными
глазами, Прейс говорил...
— Конечно, это похоже на сказку, — говорил Маракуев, усмехаясь, но
смотрел на всех
глазами верующего, что сказка может превратиться
в быль. Лидия сердито предупредила его...
И часто бывало так, что взволнованный ожиданием или чем-то иным неугомонный человек, подталкиваемый их локтями, оказывался затисканным во двор. Это случилось и с Климом. Чернобородый человек
посмотрел на него хмурым взглядом темных
глаз и через минуту наступил каблуком на пальцы ноги Самгина. Дернув ногой, Клим толкнул его коленом
в зад, — человек обиделся...
Самгин не выспался, идти на улицу ему не хотелось, он и на крышу полез неохотно. Оттуда даже невооруженные
глаза видели над полем облако серовато-желтого тумана. Макаров,
посмотрев в трубу и передавая ее Климу, сказал, сонно щурясь...
Не отрывая
глаз от медного ободка трубы, Самгин очарованно
смотрел. Неисчислимая толпа напоминала ему крестные хода́, пугавшие его
в детстве, многотысячные молебны чудотворной иконе Оранской божией матери; сквозь поток шума звучал
в памяти возглас дяди Хрисанфа...
Пришла Лидия, держась руками за виски, молча села у окна. Клим спросил: что нашел доктор? Лидия
посмотрела на него непонимающим взглядом; от синих теней
в глазницах ее
глаза стали светлее. Клим повторил вопрос.
Самгин завидовал уменью Маракуева говорить с жаром, хотя ему казалось, что этот человек рассказывает прозой всегда одни и те же плохие стихи. Варвара слушает его молча, крепко сжав губы, зеленоватые
глаза ее
смотрят в медь самовара так, как будто
в самоваре сидит некто и любуется ею.
И — остановился, видя, что девушка, закинув руки за голову,
смотрит на него с улыбкой
в темных
глазах, — с улыбкой, которая снова смутила его, как давно уже не смущала.
— О, приехал? — сказала она, протянув руку. Вся
в белом, странно маленькая, она улыбалась. Самгин почувствовал, что рука ее неестественно горяча и дрожит, темные
глаза смотрят ласково. Ворот блузы расстегнут и глубоко обнажает смуглую грудь.
И пытливо, с остренькой улыбочкой
в глазах посмотрев на Клима, он спросил...