Неточные совпадения
Наталью же беременность сделала еще более сосредоточенной и молчаливой; она глубже ушла в себя, поглощенная биением новой жизни под сердцем
своим. Но улыбка ее
губ стала яснее, и в глазах порой вспыхивало что-то новое, слабое и робкое, как первый проблеск утренней зари.
Он чуть не закричал на жену. Около него суетилась повитуха; болтая в воздухе плачущим ребенком, она что-то убедительно говорила ему, но он ничего не слышал и не мог оторвать
своих глаз от страшного лица жены.
Губы ее шевелились, он слышал тихие слова, но не понимал их. Сидя на краю постели, он говорил глухим и робким голосом...
Жалобно сморщив лицо и смешно шлепая
своей большой
губой, учитель пожурил всех их, но его выговор не помешал Ежову тотчас же снова зашептать...
Большие, темные глаза его смотрели задумчиво и наивно, и
губы были по-детски полуоткрыты; но, когда он встречал противоречие
своему желанию или что-нибудь другое раздражало его, — зрачки расширялись,
губы складывались плотно, и все лицо принимало выражение упрямое, решительное…
И, взяв Фому за руку, она усадила его, как ребенка, на колени к себе, прижала крепко голову его к груди
своей и, наклонясь, надолго прильнула горячими
губами к
губам его.
Яков Тарасович прищурил глаза, пожевал
губами и, отвернувшись от крестника, с минуту помолчал. Пролетка въехала в узкую улицу, и, увидав издали крышу
своего дома, Фома невольно всем телом двинулся вперед. В то же время крестный, плутовато и ласково улыбаясь, спросил его...
И женщин — жен и любовниц — этот старик, наверное, вогнал в гроб тяжелыми ласками
своими, раздавил их
своей костистой грудью, выпил сок жизни из них этими толстыми
губами, и теперь еще красными, точно на них не обсохла кровь женщин, умиравших в объятиях его длинных, жилистых рук.
Старику было весело. Его морщины играли, и, упиваясь
своей речью, он весь вздрагивал, закрывал глаза и чмокал
губами, как бы смакуя что-то…
Глядя в зеркало на
свое взволнованное лицо, на котором крупные и сочные
губы казались еще краснее от бледности щек, осматривая
свой пышный бюст, плотно обтянутый шелком, она почувствовала себя красивой и достойной внимания любого мужчины, кто бы он ни был. Зеленые камни, сверкавшие в ее ушах, оскорбляли ее, как лишнее, и к тому же ей показалось, что их игра ложится ей на щеки тонкой желтоватой тенью. Она вынула из ушей изумруды, заменив их маленькими рубинами, думая о Смолине — что это за человек?
Ошеломленный буйным натиском, Фома растерялся, не зная, что сказать старику в ответ на его шумную похвальбу. Он видел, что Тарас, спокойно покуривая
свою сигару, смотрит на отца и углы его
губ вздрагивают от улыбки. Лицо у него снисходительно-довольное, и вся фигура барски гордая. Он как бы забавлялся радостью старика…
— Мне гораздо уж лучше, — сказал он. — Вот с вами я бы давно выздоровел. Как хорошо! — Он взял ее руку и потянул ее к
своим губам, но, как бы боясь, что это ей неприятно будет, раздумал, выпустил и только погладил ее. Кити взяла эту руку обеими руками и пожала ее.
— Благодетельница! — воскликнул Василий Иванович и, схватив ее руку, судорожно прижал ее к
своим губам, между тем как привезенный Анной Сергеевной доктор, маленький человек в очках, с немецкою физиономией, вылезал не торопясь из кареты. — Жив еще, жив мой Евгений и теперь будет спасен! Жена! жена!.. К нам ангел с неба…
Неточные совпадения
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею
своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные
губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на
свои места и начали шевелиться;
губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Молча указывали они на вытянутые в струну дома
свои, на разбитые перед этими домами палисадники, на форменные казакины, в которые однообразно были обмундированы все жители до одного, — и трепетные
губы их шептали:"Сатана!"
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед поправить их. Произошло замешательство, шопот и улыбки, но торжественно-умиленное выражение на лицах обручаемых не изменилось; напротив, путаясь руками, они смотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка, с которою Степан Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел
свое кольцо, невольно замерла у него на
губах. Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их.
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся
губы руками и измазали все
свои сияющие лица слезами и вареньем.