— А ты послушай-ка, что я тебе скажу, — спокойно сказала женщина. — Горит в
руке твоей лучина, а тебе и без нее уже светло, — так ты ее сразу окуни в воду, тогда и чаду от нее не будет, и руки она тебе не обожжет…
Неточные совпадения
— Это, положим, верно, — бойка она — не в меру… Но это — пустое дело! Всякая ржавчина очищается, ежели
руки приложить… А крестный
твой — умный старик… Житье его было спокойное, сидячее, ну, он, сидя на одном-то месте, и думал обо всем… его, брат, стоит послушать, он во всяком житейском деле изнанку видит… Он у нас — ристократ — от матушки Екатерины! Много о себе понимает… И как род его искоренился в Тарасе, то он и решил — тебя на место Тараса поставить, чувствуешь?
— Ну! — махнул
рукой Фома. — Брось… никакого толку не будет от книг
твоих!.. Вон отец-то у тебя книг не читает, а… ловок он! Смотрел я на него сегодня — завидно стало. Так это он со всеми обращается… свободно, умеючи, для всякого имеет слово… Сразу видно, что чего он захочет, того и добьется.
— А как же! За баржу не заплачено, да дров взято пятериков полсотни недавно… Ежели будет все сразу просить — не давай… Рубль — штука клейкая: чем больше в
твоих руках повертится, тем больше копеек к нему пристанет…
— И вся эта чепуха в башке у тебя завелась — от молодой
твоей ярости! — говорил Маякин, постукивая
рукой по столу. — Удальство
твое — глупость; все речи
твои — ерунда… Не в монастырь ли пойти тебе?
— «Господи боже отец наших, заповедавый Ною, рабу
твоему, устроити кивот ко спасению мира…» — густым басовым голосом говорил священник, возводя глаза к небу и простирая вверх
руки: — «И сей корабль соблюди и даждь ему ангела блага, мирна… хотящие плыти на нем сохрани…»
И не потому, что растут деньги, — деньги деньгами, — но потому, что все это — дело
рук твоих; потому, что видишь, как ты всему причина и творец всего, и от тебя, как от какого-нибудь мага, сыплется изобилье и добро на все.
— Как ты торжественно отвечаешь! Я думала найти его здесь и предложить ему пойти гулять со мною. Он сам меня все просит об этом. Тебе из города привезли ботинки, поди примерь их: я уже вчера заметила, что твои прежние совсем износились. Вообще ты не довольно этим занимаешься, а у тебя еще такие прелестные ножки! И
руки твои хороши… только велики; так надо ножками брать. Но ты у меня не кокетка.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В
руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
То было осенью унылой… // Средь урн надгробных и камней // Свежа была твоя могила // Недавней насыпью своей. // Дары любви, дары печали — //
Рукой твоих учеников // На ней рассыпаны лежали // Венки из листьев и цветов. // Над ней, суровым дням послушна, — // Кладбища сторож вековой, — // Сосна качала равнодушно // Зелено-грустною главой, // И речка, берег омывая, // Волной бесследною вблизи // Лилась, лилась, не отдыхая, // Вдоль нескончаемой стези.
Неточные совпадения
Стародум(целуя сам ее
руки). Она в
твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание
твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Г-жа Простакова. Не умирал! А разве ему и умереть нельзя? Нет, сударыня, это
твои вымыслы, чтоб дядюшкою своим нас застращать, чтоб мы дали тебе волю. Дядюшка-де человек умный; он, увидя меня в чужих
руках, найдет способ меня выручить. Вот чему ты рада, сударыня; однако, пожалуй, не очень веселись: дядюшка
твой, конечно, не воскресал.
— Ты постой, постой, — сказал Степан Аркадьич, улыбаясь и трогая его
руку. — Я тебе сказал то, что я знаю, и повторяю, что в этом тонком и нежном деле, сколько можно догадываться, мне кажется, шансы на
твоей стороне.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его
руку. — Если б даже худшие предположения
твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя судить ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
— Да, ты овладел мною, и я
твоя, — выговорила она наконец, прижимая к своей груди его
руку.