— Нет, не называй его отцом моим! Он не отец мне. Бог свидетель, я отрекаюсь от него,
отрекаюсь от отца! Он антихрист, богоотступник! Пропадай он, тони он — не подам руки спасти его. Сохни он от тайной травы — не подам воды напиться ему. Ты у меня отец мой!
— Нет, — сказала твердым голосом Анастасья, — я не
отрекусь от отца моего. Да, злодеи! я дочь боярина Шалонского, и если для вас мало, что вы, как разбойники, погубили моего родителя, то умертвите и меня!.. Что мне радости на белом свете, когда я вижу среди убийц отца моего… Ах! умертвите меня!
— Нет, они мне не дети! Никогда ими не были! — надорванным голосом возразил Глеб. — На что им мое благословение? Сами они от него отказались. Век жили они ослушниками! Отреклись — была на то добрая воля —
отреклись от отца родного, от матери, убежали из дома моего… посрамили мою голову, посрамили всю семью мою, весь дом мой… оторвались они от моего родительского сердца!..
И, уже совсем засыпая, Саша увидел призрачно и смутно: как он, Саша,
отрекается от отца. Много народу в церкви, нарочно собрались, и священник в черных великопостных одеждах, и Саша стоит на коленях и говорит: «…Не лобзания Ти дам, яко Iуда, но яко разбойник исповедую Тя…» Хор запел: «Аминь!»
Неточные совпадения
Заметьте, он выдал документ, и существует письмо его, в котором он
от остального почти
отрекается и этими шестью тысячами препирание с
отцом по наследству оканчивает.
Не имей я в душе твердой религии, я, конечно бы, опять решилась на самоубийство, потому что явно выхожу отцеубийцей; но тут именно взглянула на это, как на новое для себя испытание, и решилась
отречься от мира, ходить за
отцом — и он, сокровище мое, кажется, понимал это: никому не позволял, кроме меня, лекарства ему подавать, белье переменять…
Все молодые люди всей Европы год за год подвергаются этому испытанию и за самыми малыми исключениями все
отрекаются от всего, что есть и может быть святого для человека, все выражают готовность убить своих братьев, даже
отцов по приказанию первого заблудшего человека, наряженного в обшитую красным и золотом ливрею, и только спрашивают, кого и когда им велят убивать.
Бедные, жалкие сироты! они
отреклись добровольно
от отца своего, заключили жизнь в ее тесные, земные пределы.
— А тебе мать Досифея не сказывала, какой сан ты носишь и какой пример другим должен подавать?.. Монах
от мира
отрекся, чего же ему смерти бояться?.. Только мирян смущаешь да смешишь,
отец келарь.