В какой-то дикой задумчивости бродил он по улицам, заложив руки за спину и бормоча под нос
невнятные слова. На пути встречались ему обыватели, одетые в самые разнообразные лохмотья, и кланялись в пояс. Перед некоторыми он останавливался, вперял непонятливый взор в лохмотья и произносил:
Красный, растрепанный, потный, он потрясал в воздухе кулаком. Передонов попятился, бормоча
невнятные слова. Юлия бегала вокруг мужа, стараясь ухватить Антошу; отец прятал его за себя, таская его за руку то вправо, то влево. Глаза у Юлии сверкали, и она кричала:
Минуты две прошло в бесплодных стараниях; наконец прохожий очнулся, приподнял голову и сказал несколько
невнятных слов. Юрий, при помощи Алексея, поставил его на ноги, но он не мог на них держаться.
Забывшись, она шептала про себя
невнятные слова, потом шарила на себе крест и, не находя его, готова была хоть броситься в воду.
Он бормотал еще
невнятные слова, когда почувствовал, что кто-то сзади дергает его за рукав шубы, и — остановился, чтобы посмотреть, кто осмелился быть таким дерзким.
Неточные совпадения
Слушать его было трудно, голос гудел глухо, церковно, мял и растягивал
слова, делая их
невнятными. Лютов, прижав локти к бокам, дирижировал обеими руками, как бы укачивая ребенка, а иногда точно сбрасывая с них что-то.
Но пота не появлялось; напротив, тело становилось все горячее и горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные
слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою с уксусом. По временам он выбивался из-под одеяла и пылающею рукою искал ее руку. Мало-помалу
невнятное бормотанье превратилось в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно, в его голове носились терзающие воспоминания.
Опять лежишь, ждёшь, опять померещится — наклонился кто-то над тобой и
невнятное, а дорогое, редкое
слово сказал, — и опять нет никого.
Невольно повинуясь какому-то непреодолимому влечению, Юрий подошел к скамье, на которой лежала несчастная девица; в ту самую минуту как горничная, стараясь привести ее в чувство, распахнула фату, в коей она была закутана, Милославский бросил быстрый взгляд на бледное лицо несчастной… обмер, зашатался, хотел что-то вымолвить, но вместо
слов невнятный, раздирающий сердце вопль вырвался из груди его.
Иногда это был тихий плач и рыданья, всегда с прижатыми к груди руками, с
невнятным шепотом каких-то
слов, продолжавшиеся целые часы и переходившие в бешенство и судорожные движения, если меня начинали будить, чего впоследствии никогда не делали; утомившись от слез и рыданий, я засыпал уже сном спокойным; но большого труда стоило, особенно сначала, чтоб окружающие могли вытерпеть такое жалкое зрелище, не попробовав меня разбудить и помочь мне хоть чем-нибудь.