Фома сидел, откинувшись на спинку стула и склонив голову на плечо. Глаза его были закрыты, и из-под ресниц одна за другой выкатывались слезы. Они текли по щекам
на усы… Губы Фомы судорожно вздрагивали, слезы падали с усов на грудь. Он молчал и не двигался, только грудь его вздымалась тяжело и неровно. Купцы посмотрели на бледное, страдальчески осунувшееся, мокрое от слез лицо его с опущенными книзу углами губ и тихо, молча стали отходить прочь от него…
Неточные совпадения
Фома, наблюдая за игрой физиономии старика, понял, что он боится отца. Исподлобья, как волчонок, он смотрел
на Чумакова; а тот со смешной важностью крутил седые
усы и переминался с ноги
на ногу перед мальчиком, который не уходил, несмотря
на данное ему разрешение.
Лицо у него было как пузырь — красное, надутое; ни
усов, ни бороды не было
на нем, и весь этот человек был похож
на переодетую женщину…
Фома глуповато улыбался и растерянно смотрел
на усатого человека — собеседника Ухтищева. Тот важным жестом разглаживал
усы свои, и из-под них лились
на Фому тяжелые, жирные, противные слова...
Один из них, невысокий и худой, в широкой соломенной шляпе, наигрывал
на гармонике, другой, с черными
усами и в картузе
на затылке, вполголоса подпевал ему.
Любовь
на секунду остановилась в дверях, красиво прищурив глаза и гордо сжав губы. Смолин встал со стула, шагнул навстречу ей и почтительно поклонился. Ей понравился поклон, понравился и сюртук, красиво сидевший
на гибком теле Смолина… Он мало изменился — такой же рыжий, гладко остриженный, весь в веснушках; только
усы выросли у него длинные и пышные да глаза стали как будто больше.
Любовь побледнела и с испугом взглянула
на Смолина. Он сидел спокойно, рассматривая старинную солонку-ковчежец, украшенную эмалью, крутил
усы и как будто не слыхал слов старика… Но его глаза потемнели, и губы были сложены как-то очень плотно, отчего бритый подбородок упрямо выдался вперед.
Молодые люди, оставшись один
на один, перекинулись несколькими пустыми фразами и, должно быть, почувствовав, что это только отдаляет их друг от друга, оба замолчали тяжелым и неловким, выжидающим молчанием. Любовь, взяв апельсин, с преувеличенным вниманием начала чистить его, а Смолин осмотрел свои
усы, опустив глаза вниз, потом тщательно разгладил их левой рукой, поиграл ножом и вдруг пониженным голосом спросил у девушки...
Черная клинообразная бородка и маленькие
усы вздрагивали
на его сухом лице, с хрящеватым, как у отца, носом.
У Ежова
на диване сидел лохматый человек в блузе, в серых штанах. Лицо у него было темное, точно копченое, глаза неподвижные и сердитые, над толстыми губами торчали щетинистые солдатские
усы. Сидел он
на диване с ногами, обняв их большущими ручищами и положив
на колени подбородок. Ежов уселся боком в кресле, перекинув ноги через его ручку. Среди книг и бумаг
на столе стояла бутылка водки, в комнате пахло соленой рыбой.
Осклабился, товарищам // Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка
на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не будет и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!
Они охотнее преклонялись перед Волосом или Ярилою, но в то же время мотали себе
на ус, что если долгое время не будет у них дождя или будут дожди слишком продолжительные, то они могут своих излюбленных богов высечь, обмазать нечистотами и вообще сорвать на них досаду.
Неточные совпадения
— потому что, случится, поедешь куда-нибудь — фельдъегеря и адъютанты поскачут везде вперед: «Лошадей!» И там
на станциях никому не дадут, все дожидаются: все эти титулярные, капитаны, городничие, а ты себе и в
ус не дуешь. Обедаешь где-нибудь у губернатора, а там — стой, городничий! Хе, хе, хе! (Заливается и помирает со смеху.)Вот что, канальство, заманчиво!
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите
на то, что у меня седые
усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли
на плечах при малейшем его движении.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев;
усы, нарисованные вкривь и вкось, встали
на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
«Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай», подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря
на страшное изменение лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся
на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися
усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.
Запах брильянтина от его
усов казался ему особенно приятным
на этом свежем воздухе.