Неточные совпадения
Дом был обставлен с тяжелой, грубо хвастливой роскошью, все
в нем блестело и кричало о богатстве хозяина, но казачка ходила мимо дорогих мебелей и горок, наполненных серебром, боком, пугливо, точно боялась, что эти вещи схватят ее и задавят.
Если муж звал ее
в гости — она шла, но и там вела себя так же тихо, как
дома; если к ней приходили гости, она усердно
поила и кормила их, не обнаруживая интереса к тому, о чем говорили они, и никого из них не предпочитая.
Он велел принести себе водки, сел за стол и стал угрюмо
пить, прислушиваясь к суете
в доме.
Семья
была благочестива — запах воска, ладана и лампадного масла наполнял
дом, покаянные вздохи, молитвенные слова носились
в воздухе.
Чудесные царства не являлись пред ним. Но часто на берегах реки являлись города, совершенно такие же, как и тот,
в котором жил Фома. Одни из них
были побольше, другие — поменьше, но и люди, и
дома, и церкви — все
в них
было такое же, как
в своем городе. Фома осматривал их с отцом, оставался недоволен ими и возвращался на пароход хмурый, усталый.
Он
был дома:
в открытые окна из комнат на улицу несся его громкий, немного сиплый хохот. Шум пролетки, подъехавшей к
дому, заставил Игната выглянуть
в окно, и при виде сына он радостно крикнул...
Вся улица перед
домом была заставлена экипажами, и из раскрытых окон
в воздух лился громкий говор.
Приехав
в дом крестного, Фома застал Любу одну. Она вышла навстречу ему, и
было видно, что она нездорова или расстроена: глаза у нее лихорадочно блестели и
были окружены черными пятнами. Зябко кутаясь
в пуховый платок, она, улыбаясь, сказала...
— Ты погоди! Ты еще послушай дальше-то — хуже
будет! Придумали мы запирать их
в дома разные и, чтоб не дорого
было содержать их там, работать заставили их, стареньких да увечных… И милостыню подавать не нужно теперь, и, убравши с улиц отрепышей разных, не видим мы лютой их скорби и бедности, а потому можем думать, что все люди на земле сыты, обуты, одеты… Вот они к чему,
дома эти разные, для скрытия правды они… для изгнания Христа из жизни нашей! Ясно ли?
Зачем нам
дом чинить, ежели не мы
в нем жили и не наш он
есть?
Охваченный тоскливой и мстительной злобой приехал Фома
в город.
В нем кипело страстное желание оскорбить Медынскую, надругаться над ней. Крепко стиснув зубы и засунув руки глубоко
в карманы, он несколько часов кряду расхаживал по пустынным комнатам своего
дома, сурово хмурил брови и все выпячивал грудь вперед. Сердцу его, полному обиды,
было тесно
в груди. Он тяжело и мерно топал ногами по полу, как будто ковал свою злобу.
Но ему стало неловко и даже смешно при мысли о том, как легко ему жениться. Можно завтра же сказать крестному, чтоб он сватал невесту, и — месяца не пройдет, как уже
в доме вместе с ним
будет жить женщина. И день и ночь
будет около него. Скажет он ей: «Пойдем гулять!» — и она пойдет… Скажет: «Пойдем спать!» — тоже пойдет… Захочется ей целовать его — и она
будет целовать, если бы он и не хотел этого. А сказать ей «не хочу, уйди!» — она обидится…
Жуткое чувство страха охватило парня; он вздрогнул и быстро оглянулся вокруг. На улице
было пустынно и тихо; темные окна
домов тускло смотрели
в сумрак ночи, и по стенам, по заборам следом за Фомой двигалась его тень.
Когда Фома, отворив дверь, почтительно остановился на пороге маленького номера с одним окном, из которого видна
была только ржавая крыша соседнего
дома, — он увидел, что старый Щуров только что проснулся, сидит на кровати, упершись
в нее руками, и смотрит
в пол, согнувшись так, что длинная белая борода лежит на коленях, Но, и согнувшись, он
был велик…
Стало тихо. За окном на крыше
дома что-то негромко трещало; шум колес и глухой говор людей несся снизу, с улицы. Самовар на столе
пел унылую песню. Щуров пристально смотрел
в стакан с чаем, поглаживал бороду, и слышно
было, что
в груди у него хрипит…
На улице темнело, а
в комнате уже
было совсем темно. Ветер качал липы, сучья их царапались о стены
дома, точно холодно им
было и они просились
в комнаты…
— Вот. Теперь я так хочу — приеду
в город и
буду хлопотать, чтобы признали тебя умалишенным и посадили
в сумасшедший
дом…
И девушка бросилась из комнаты, оставив за собой
в воздухе шелест шелкового платья и изумленного Фому, — он не успел даже спросить ее — где отец? Яков Тарасович
был дома. Он, парадно одетый,
в длинном сюртуке, с медалями на груди, стоял
в дверях, раскинув руки и держась ими за косяки. Его зеленые глазки щупали Фому; почувствовав их взгляд, он поднял голову и встретился с ними.
Вечером он снова зашел к Маякиным. Старика не
было дома, и
в столовой за чаем сидела Любовь с братом. Подходя к двери, Фома слышал сиплый голос Тараса...
— Строители жизни! Гущин — подаешь ли милостыню племяшам-то? Подавай хоть по копейке
в день… немало украл ты у них… Бобров! Зачем на любовницу наврал, что обокрала она тебя, и
в тюрьму ее засадил? Коли надоела — сыну бы отдал… все равно, он теперь с другой твоей шашни завел… А ты не знал? Эх, свинья толстая.! А ты, Луп, — открой опять веселый
дом да и лупи там гостей, как липки… Потом тебя черти облупят, ха-ха!.. С такой благочестивой рожей хорошо мошенником
быть!.. Кого ты убил тогда, Луп?
— Не шуми, не буянь! Скоро
в городе
будем… Не срамись да и нас не срами… Не прямо же с пристани —
в сумасшедший
дом тебя?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш
дом был первый
в столице и чтоб у меня
в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Квартальный. Прохоров
в частном
доме, да только к делу не может
быть употреблен.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе
в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня
дом первый
в Петербурге. Так уж и известен:
дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа, если
будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.