Неточные совпадения
За девять лет супружества жена родила ему четырех дочерей, но все они умерли. С трепетом ожидая рождения, Игнат мало горевал об их смерти — они были не нужны ему. Жену он бил уже на второй год свадьбы, бил сначала под пьяную руку и без злобы, а просто по пословице: «люби жену — как
душу, тряси ее — как грушу»; но после каждых родов
у него, обманутого в ожиданиях, разгоралась ненависть к жене, и он уже бил ее с наслаждением, за то, что она не родит ему сына.
— Ну, молоканка, что нос повесила? Ходит — ровно по стеклу смотрит — будто
душу чью-то загубила! Баба ты такая ядреная, а вкуса
у тебя нет ни к чему, — дуреха!
— Я, деточка, паче всего боюсь глупости, — со смиренной ядовитостью ответил Маякин. — Я так полагаю: даст тебе дурак меду — плюнь; даст мудрец яду — пей! А тебе скажу: слаба, брат,
душа у ерша, коли
у него щетинка дыбом не стоит…
— Да, я такой — что
у меня на
душе, то и на языке… Фальшивить не умею… смешно мне — смеюсь открыто… глуп я!
— Там тебе и место! — с презрительной улыбкой сказала Любовь. — Эх ты! Разве они люди? Разве
у них есть
души?
— Не доходила до него моя речь… темечко
у него толстовато было,
у покойного…
Душу он держал нараспашку, а ум
у него глубоко сидел… Н-да, сделал он промашку… Денег этих весьма и очень жаль…
— Сколько
у вас здоровья, сил, душевной свежести… Вы знаете — ведь вы, купцы, еще совершенно не жившее племя, целое племя с оригинальными традициями, с огромной энергией
души и тела… Вот вы, например: ведь вы драгоценный камень, и если вас отшлифовать… о!
— Дерзок ты… И взгляд
у тебя — темный… Раньше светлоглазых людей больше было… раньше
души светлее были… Раньше все было проще — и люди и грехи… а теперь пошло все мудреное… эхе-хе!
Она стала ходить по комнате, собирая разбросанную одежду. Фома наблюдал за ней и был недоволен тем, что она не рассердилась на него за слова о
душе. Лицо
у нее было равнодушно, как всегда, а ему хотелось видеть ее злой или обиженной, хотелось чего-то человеческого.
— О
душе моей ты не смеешь говорить… Нет тебе до нее дела! Я — могу говорить! Я бы, захотевши, сказала всем вам — эх как! Есть
у меня слова про вас… как молотки! Так бы по башкам застукала я… с ума бы вы посходили… Но — словами вас не вылечишь… Вас на огне жечь надо, вот как сковороды в чистый понедельник выжигают…
— И я тоже чувствую — растет
у меня в
душе что-то… Эх, заговорю и я своими словами, придет время.
Фома слушал эти возгласы, и они ложились на
душу ему, как тяжесть.
У всех головы были обнажены, а он забыл снять картуз, и подрядчик, кончив молиться, внушительно посоветовал ему...
— Молчи уж! — грубо крикнул на нее старик. — Даже того не видишь, что из каждого человека явно наружу прет… Как могут быть все счастливы и равны, если каждый хочет выше другого быть? Даже нищий свою гордость имеет и пред другими чем-нибудь всегда хвастается… Мал ребенок — и тот хочет первым в товарищах быть… И никогда человек человеку не уступит — дураки только это думают…
У каждого —
душа своя… только тех, кто
души своей не любит, можно обтесать под одну мерку… Эх ты!.. Начиталась, нажралась дряни…
Он ласково и сочувственно улыбался, голос
у него был такой мягкий… В комнате повеяло теплом, согревающим
душу. В сердце девушки все ярче разгоралась робкая надежда на счастье.
— Господа! Прошу! Кто чего желает! — кричал Кононов. —
У меня все сразу пущено, — что кому по
душе… Русское наше, родное — и чужое, иностранное… все сразу! Этак-то лучше… Кто чего желает? Кто хочет улиток, ракушек этих — а? Из Индии, говорят…
Зачем, когда в
душе у нее была буря, и она чувствовала, что стоит на повороте жизни, который может иметь ужасные последствия, зачем ей в эту минуту надо было притворяться пред чужим человеком, который рано или поздно узнает же всё, — она не знала; но, тотчас же смирив в себе внутреннюю бурю, она села и стала говорить с гостем.
Обломов хотя и прожил молодость в кругу всезнающей, давно решившей все жизненные вопросы, ни во что не верующей и все холодно, мудро анализирующей молодежи, но в
душе у него теплилась вера в дружбу, в любовь, в людскую честь, и сколько ни ошибался он в людях, сколько бы ни ошибся еще, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в него. Он втайне поклонялся чистоте женщины, признавал ее власть и права и приносил ей жертвы.
Неточные совпадения
Лука Лукич. Не могу, не могу, господа. Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со мною одним чином кто-нибудь повыше,
у меня просто и
души нет и язык как в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
Переход от страха к радости, от низости к высокомерию довольно быстр, как
у человека с грубо развитыми склонностями
души.
Городничий. Я бы дерзнул…
У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты
души предложил.
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни
душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно!
У меня, право, в голове теперь… я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
Городничий. А уж я так буду рад! А уж как жена обрадуется!
У меня уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты
души выражаюсь.