Неточные совпадения
Не прошло полугода со
дня смерти жены, как он уже посватался к дочери знакомого ему по
делам уральского казака-старообрядца. Отец невесты, несмотря на то, что Игнат был и на Урале известен как «шалый» человек, выдал
за него дочь. Ее звали Наталья. Высокая, стройная, с огромными голубыми глазами и длинной темно-русой косой, она была достойной парой красавцу Игнату; а он гордился своей женой и любил ее любовью здорового самца, но вскоре начал задумчиво и зорко присматриваться к ней.
«Ладно! Поглядим, кто кого», — думал он на следующий
день, с угрюмым любопытством наблюдая
за нею, и в душе его уже разгоралось бурное желание начать борьбу, чтоб скорее насладиться победой.
— Жалеть его — не
за что. Зря орал, ну и получил, сколько следовало… Я его знаю: он — парень хороший, усердный, здоровый и — неглуп. А рассуждать — не его
дело: рассуждать я могу, потому что я — хозяин. Это не просто, хозяином-то быть!.. От зуботычины он не помрет, а умнее будет… Так-то… Эх, Фома! Младенец ты… ничего не понимаешь… надо учить тебя жить-то… Может, уж немного осталось веку моего на земле…
— Человек должен себя беречь для своего
дела и путь к своему
делу твердо знать… Человек, брат, тот же лоцман на судне… В молодости, как в половодье, — иди прямо! Везде тебе дорога… Но — знай время, когда и
за правеж взяться надо… Вода сбыла, — там, гляди, мель, там карча, там камень; все это надо усчитать и вовремя обойти, чтобы к пристани доплыть целому…
— А что ты сам
за себя отвечаешь — это хорошо. Там господь знает, что выйдет из тебя, а пока… ничего!
Дело не малое, ежели человек
за свои поступки сам платить хочет, своей шкурой… Другой бы, на твоем месте, сослался на товарищей, а ты говоришь — я сам… Так и надо, Фома!.. Ты в грехе, ты и в ответе… Что, — Чумаков-то… не того… не ударил тебя? — с расстановкой спросил Игнат сына.
— Мне — ничего не надо… А тебе — надо меня слушать… По бабьим
делам я вполне могу быть учителем… С бабой надо очень просто поступать — бутылку водки ей, закусить чего-нибудь, потом пару пива поставь и опосля всего — деньгами дай двугривенный.
За эту цену она тебе всю свою любовь окажет как нельзя лучше…
Ефим говорил верно:
за эти
дни Фома резко изменился.
— Ну это — ничего! — одобрил его отец. — Это — знай наших!.. Тут
дело ясное —
за отцову честь…
за честь фирмы… И убытка тут нету, потому — слава добрая есть, а это, брат, самая лучшая вывеска для торговли… Ну, а еще?
Он чувствовал себя счастливым и гордым, если порой ему удавалось распорядиться
за свой страх чем-нибудь в отцовском
деле и заслужить одобрительную усмешку отца.
Медынская показалась менее красивой и более доступной; ему стало жаль ее, и все-таки он злорадно подумал: «Противно ей, должно быть, когда он ее целует…» И
за всем этим он порою ощущал в себе какую-то бездонную, томительную пустоту, которой не заполняли ни впечатления истекшего
дня, ни воспоминания о давних; и биржа, и
дела, и думы о Медынской — все поглощалось этой пустотой…
День похорон был облачен и хмур. В туче густой пыли
за гробом Игната Гордеева черной массой текла огромная толпа народа; сверкало золото риз духовенства, глухой шум ее медленного движения сливался с торжественной музыкой хора архиерейских певчих. Фому толкали и сзади и с боков; он шел, ничего не видя, кроме седой головы отца, и заунывное пение отдавалось в груди его тоскливым эхом. А Маякин, идя рядом с ним, назойливо и неустанно шептал ему в уши...
— Да-а, — задумчиво заговорила девушка, — с каждым
днем я все больше убеждаюсь, что жить — трудно… Что мне делать? Замуж идти?
За кого?
За купчишку, который будет всю жизнь людей грабить, пить, в карты играть? Не хочу! Я хочу быть личностью… я — личность, потому что уже понимаю, как скверно устроена жизнь. Учиться? Разве отец пустит… Бежать? Не хватает храбрости… Что же мне делать?
— А как же? Торговля — все равно что война, — азартное
дело. Тут бьются
за суму, а в суме — душа…
— Ананий приехал… Зовет тебя… Ты вечерком сходи к нему, да, смотри, язык-то свой попридержи… Ананий будет его раскачивать, чтоб ты о
делах позвонил… Хитрый, старый черт… Преподобная лиса… возведет очи в небеса, а лапу тебе
за пазуху запустит да кошель-то и вытащит… Поостерегись!..
— Скажите — вы в самом
деле не знаете, кого били? И действительно
за Софью Павловну только?
—
За дело! — сказала Любовь.
В этот
день они катались на пароходе с оркестром музыки, пили шампанское и все страшно напились. Саша пела какую-то особенную, удивительно грустную песню, и Фома плакал, как ребенок, растроганный пением. Потом он плясал с ней «русскую», устал, бросился
за борт и едва не утонул.
Русый и кудрявый парень с расстегнутым воротом рубахи то и
дело пробегал мимо него то с доской на плече, то с топором в руке; он подпрыгивал, как разыгравшийся козел, рассыпал вокруг себя веселый, звонкий смех, шутки, крепкую ругань и работал без устали, помогая то одному, то другому, быстро и ловко бегая по палубе, заваленной щепами и деревом. Фома упорно следил
за ним и чувствовал зависть к этому парню.
— Ну, — хорошо! — спокойно ответил Фома. — Не хотите вы этого? Так — ничего не будет! Все спущу! И больше нам говорить не о чем, — прощайте! Примусь я теперь
за дело! Дым пойдет!..
К нему то и
дело обращались
за платежами, предлагали ему сделки по перевозке грузов, служащие обращались с такими мелочами, которые раньше не касались его, выполняемые ими на свой страх.
Его
день начинался так: утром
за чаем он просматривал местные газеты, почерпая в них материал для фельетона, который писал тут же, на углу стола.
— Ну, нет, еще моя песня не спета! Впитала кое-что грудь моя, и — я свистну, как бич! Погоди, брошу газету, примусь
за серьезное
дело и напишу одну маленькую книгу… Я назову ее — «Отходная»: есть такая молитва — ее читают над умирающими. И это общество, проклятое проклятием внутреннего бессилия, перед тем, как издохнуть ему, примет мою книгу как мускус.
Вечером этого
дня Фома и Ежов сидели в компании людей с серыми лицами,
за городом, у опушки рощи.
«Жизнь
за царя» с пением и пляской али «Гамлета» там, «Чародейку», «Василису» — тут правды не требуется, потому —
дело прошлое и нас не касается…
— А… извините меня
за нескромность! — должно быть, в самом
деле тяжело вам, Любовь Яковлевна, жить с папашей… ветхозаветен он у вас и — простите — черствоват!
— Всё — не по душе…
Дела… труды… люди… Ежели, скажем, я вижу, что все — обман… Не
дело, а так себе — затычка… Пустоту души затыкаем… Одни работают, другие только командуют и потеют… А получают
за это больше… Это зачем же так? а?
Многие из них в ссоре друг с другом, все не дают пощады один другому в боевом, торговом
деле, все знают друг
за другом нехорошие, нечестные поступки…
Неточные совпадения
Частный пристав. Да бог его знает. Вчерашнего
дня случилась
за городом драка, — поехал туда для порядка, а возвратился пьян.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга.
За что ж, в самом
деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Голоса купцов. Допустите, батюшка! Вы не можете не допустить: мы
за делом пришли.
Что
за черт! в самом
деле! (Протирает глаза.)Целуются! Ах, батюшки, целуются! Точный жених! (Вскрикивает, подпрыгивая от радости.)Ай, Антон! Ай, Антон! Ай, городничий! Бона, как дело-то пошло!
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да
за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет
за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в
день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!