Они быстро шагали по улице и, на лету схватывая слова друг друга, торопливо перекидывались ими, всё более возбуждаясь, всё ближе
становясь друг к другу. Оба ощущали радость, видя, что каждый думает так же, как и другой, эта радость ещё более поднимала их. Снег, падавший густыми хлопьями, таял на лицах у них, оседал на одежде, приставал к сапогам, и они шли в мутной кашице, бесшумно кипевшей вокруг них.
Неточные совпадения
Он сразу обратил на себя внимание учителя своей понятливостью; учитель
стал ставить его в пример
другим, — это ещё более обостряло отношение мальчиков к нему.
Старик не согласился с этим. Он ещё много говорил о слепоте людей и о том, что не могут они правильно судить
друг друга, а только божий суд справедлив. Илья слушал его внимательно, но всё угрюмее
становилось его лицо, и глаза всё темнели…
Крик его, как плетью, ударил толпу. Она глухо заворчала и отхлынула прочь. Кузнец поднялся на ноги, шагнул к мёртвой жене, но круто повернулся назад и — огромный, прямой — ушёл в кузню. Все видели, что, войдя туда, он сел на наковальню, схватил руками голову, точно она вдруг нестерпимо заболела у него, и начал качаться вперёд и назад. Илье
стало жалко кузнеца; он ушёл прочь от кузницы и, как во сне,
стал ходить по двору от одной кучки людей к
другой, слушая говор, но ничего не понимая.
Оба они наперебой
друг перед
другом стали называть прочитанные книжки. Вскоре Павел со вздохом сказал...
Она как бы срослась с его телом, он вложил в неё частицу своей весёлой души, и оба
стали похожи
друг на
друга — оборванные, угловатые, полные задорных песен и трелей.
Илья исподлобья осматривал лавку. В корзинах со льдом лежали огромные сомы и осетры, на полках были сложены сушёные судаки, сазаны, и всюду блестели жестяные коробки. Густой запах тузлука стоял в воздухе, в лавке было душно, тесно. На полу в больших чанах плавала живая рыба — стерляди, налимы, окуни, язи. Но одна небольшая щука дерзко металась в воде, толкала
других рыб и сильными ударами хвоста разбрызгивала воду на пол. Илье
стало жалко её.
Другой раз он взял газету с прилавка и, стоя у двери,
стал читать её. Но приказчик вырвал газету из его рук, щёлкнул его пальцем по носу и угрожающе спросил...
Дни тянулись один за
другим, как длинные, серые нити, разматываясь с какого-то невидимого клубка, и мальчику
стало казаться, что конца не будет этим дням, всю жизнь он простоит у дверей, слушая базарный шум.
И
стало тихо. Хозяин ушёл в свою комнату, оттуда донеслось громкое щёлканье косточек на счётах. Илья, держась за голову руками, сидел на полу и с ненавистью смотрел на приказчика, а он стоял в
другом углу лавки и тоже смотрел на мальчика нехорошими глазами.
— Скоро уже девочка взрастёт. Я спрашивала которых знакомых кухарок и
других баб — нет ли места где для девочки? Нет ей места, говорят… Говорят — продай!.. Так ей будет лучше… дадут ей денег и оденут… дадут и квартиру… Это бывает, бывает… Иной богатый, когда он уже
станет хилым на тело да поганеньким и уже не любят его бабы даром… то вот такой мерзюга покупает себе девочку… Может, это и хорошо ей… а всё же противно должно быть сначала… Лучше бы без этого… Лучше уж жить ей голодной, да чистой, чем…
— А я отвыкать
стал от книг, — вздохнув, сказал Илья. — Читаешь — одно, глядишь —
другое…
Илья учился у неё этой неуклонной твёрдости в достижении цели своей. Но порой, при мысли, что она даёт ласки свои
другому, он чувствовал обиду, тяжёлую, унижавшую его. И тогда пред ним с особенною яркостью вспыхивала мечта о лавочке, о чистой комнате, в которой он
стал бы принимать эту женщину. Он не был уверен, что любит её, но она была необходима ему. Так прошло месяца три.
Присяжные
стали перешёптываться
друг с
другом: лица у них нахмурились, и на лицах судей тоже явилось что-то недовольное. В зале
стало тихо; с улицы донёсся мерный и тупой шум шагов по камням, — шли солдаты.
Кирик громко захохотал. Публика разделилась на две группы: одни слушали рассказ телеграфиста об убийстве мальчика,
другие — скучное сообщение Травкина о человеке, совершившем двадцать три кражи. Илья наблюдал за хозяйкой, чувствуя, что в нём тихо разгорается какой-то огонёк, — он ещё ничего не освещает, но уже настойчиво жжёт сердце. С той минуты, когда Лунёв понял, что Автономовы опасаются, как бы он не сконфузил их пред гостями, его мысли
становились стройнее.
У него даже голос от огорчения
стал другой, высокий, жалобно звенящий, а оплывшее лицо сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду с волос головы и бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал:
— Возьми, Лиза. Как хорошо на тебя смотреть сегодня. Да знаешь ли, что ты прехорошенькая? Никогда еще я не видал твоих глаз… Только теперь в первый раз увидел… Где ты их взяла сегодня, Лиза? Где купила? Что заплатила? Лиза, у меня не было друга, да и смотрю я на эту идею как на вздор; но с тобой не вздор… Хочешь,
станем друзьями? Ты понимаешь, что я хочу сказать?..
Неточные совпадения
«Худа ты
стала, Дарьюшка!» // — Не веретенце,
друг! // Вот то, чем больше вертится, // Пузатее
становится, // А я как день-деньской…
— // И
стали наши странники //
Друг дружку посылать.
Стародум. От двора, мой
друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не
стал дожидаться ни того, ни
другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Стародум. Льстец есть тварь, которая не только о
других, ниже о себе хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть
станет.
Проснувшись, глуповцы с удивлением узнали о случившемся; но и тут не затруднились. Опять все вышли на улицу и
стали поздравлять
друг друга, лобызаться и проливать слезы. Некоторые просили опохмелиться.