Неточные совпадения
К ней часто приходила Матица, принося
с собой булки, чай, сахар, а однажды она даже подарила
Маше голубое платье.
Маша вела себя
с этой женщиной, как взрослый человек и хозяйка дома; ставила маленький жестяной самовар, и, попивая горячий, вкусный чай, они
говорили о разных делах и ругали Перфишку. Матица ругалась
с увлечением,
Маша вторила ей тонким голосом, но — без злобы, только из вежливости. Во всём, что она
говорила про отца, звучало снисхождение к нему.
— Эх ты, лупоглазый! —
с ласковым сожалением
говорила Маша. — Опять дурак!
— Конечно, улетает, —
с уверенностью
говорила Маша.
— Он мне, значит, и
говорит: «У меня,
говорит, двое детей… два мальчика. Дескать — надо им няньку, а нянька есть чужой человек… воровать будет и всё такое… Так ты-де уговори-ка дочь…» Ну, я и уговорил… и Матица уговорила…
Маша — умница, она поняла сразу! Ей податься некуда… хуже бы вышло, лучше — никогда!.. «Всё равно,
говорит, я пойду…» И пошла. В три дня всё окрутили… Нам
с Матицей дано по трёшной… но только мы их сразу обе пропили вчера!.. Ну и пьёт эта Матица, — лошадь столько не может выпить!..
С важностью человека, которому хорошо известны законы и который убеждён в их незыблемости, Автономова долго
говорила Илье о том, что
Маше нужно подчиниться требованиям мужа.
А она уже отвернулась от него, подошла к
Маше и тихо
говорила с нею...
Большая рыжая собака заглянула в дверь,
помахала хвостом и исчезла. Потом явилась в двери старуха-нищая,
с большим носом. Она кланялась и
говорила вполголоса...
Неточные совпадения
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, —
говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты,
говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (
махнув рукою), — бог
с ним! я человек простой».
— Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотела выпить чашку чаю, пока они приедут. А вы бы пошли, — обратилась она к Тушкевичу, —
с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, где подстригли. Мы
с вами успеем по душе
поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? — обратилась она к Анне
с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
Обыкновенно, когда я вставал и собирался уходить, она отворяла голубой сундук, на крышке которого снутри — как теперь помню — были наклеены крашеное изображение какого-то гусара, картинка
с помадной баночки и рисунок Володи, — вынимала из этого сундука куренье, зажигала его, и
помахивая,
говаривала:
Папа сидел со мной рядом и ничего не
говорил; я же захлебывался от слез, и что-то так давило мне в горле, что я боялся задохнуться… Выехав на большую дорогу, мы увидали белый платок, которым кто-то
махал с балкона. Я стал
махать своим, и это движение немного успокоило меня. Я продолжал плакать, и мысль, что слезы мои доказывают мою чувствительность, доставляла мне удовольствие и отраду.
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и,
махнув рукою, вышла из комнаты. У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца
с матушкой. Они
говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно купить для дома? что сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?