Неточные совпадения
Дедушка Еремей купил Илье сапоги, большое, тяжёлое пальто, шапку, и мальчика
отдали в школу. Он пошёл туда с любопытством и
страхом, а воротился обиженный, унылый, со слезами
на глазах: мальчики узнали в нём спутника дедушки Еремея и хором начали дразнить...
Неточные совпадения
— Человече, — сказал ему царь, — так ли ты блюдешь честника?
На что у тебе вабило, коли ты не умеешь наманить честника? Слушай, Тришка,
отдаю в твои руки долю твою: коли достанешь Адрагана, пожалую тебя так, что никому из вас такого времени не будет; а коли пропадет честник, велю, не прогневайся, голову с тебя снять, — и то будет всем за
страх; а я давно замечаю, что нет меж сокольников доброго строения и гибнет птичья потеха!
Окончив куренье, Алексей Абрамович обращался к управителю, брал у него из рук рапортичку и начинал его ругать не
на живот, а
на смерть, присовокупляя всякий раз, что «кончено, что он его знает, что он умеет учить мошенников и для примера справедливости
отдаст его сына в солдаты, а его заставит ходить за птицами!» Была ли это мера нравственной гигиены вроде ежедневных обливаний холодной водой, мера, посредством которой он поддерживал
страх и повиновение своих вассалов, или просто патриархальная привычка — в обоих случаях постоянство заслуживало похвалы.
— Я ничего не могу представить ужаснее положения ребенка, которого прямо из приюта, полного
страха божия,
отдают ужасным матерям вроде княгини Варвары Никаноровны, у которой ни бога, ни религии и никаких правил… Я не знаю, как правительство
на все это смотрит, а по-моему, я бы не отпустила дочь жить с княгинею Протозановою.
Зоя. А я, как и всегда, хочу заплатить вам за зло добром. (
Отдает Окоемову пакет.) Вот ваши векселя, я их выкупила. Вы боялись ответственности, эти векселя лежали тяжелым гнетом
на душе вашей; в тревоге, в
страхе вы готовы были даже
на преступление. Теперь вам бояться нечего; ничто вас не тянет в пропасть; перед вами открыты все дороги, и хорошие и худые, и вы совершенно свободны в выборе.
К чему же теперь, когда прошло так много лет, я вспомнил ее, обреченную
на четырехмесячный
страх. Не даром. Женщина эта была второй моей пациенткой в этой области, которой впоследствии я
отдал мои лучшие годы. Первым был тот — со звездной сыпью
на груди. Итак, она была второй и единственным исключением: она боялась. Единственная в моей памяти, сохранившей освещенную керосиновыми лампами работу нас четверых (Пелагеи Ивановны, Анны Николаевны, Демьяна Лукича и меня).