Неточные совпадения
Он пошёл, покачиваясь под тяжестью ноши, а Илья шёл сзади, почти упираясь носом
в затылок товарища. И ему чудилось, что кто-то невидимый идёт за ним, дышит холодом
в его
шею и вот-вот схватит его. Он толкнул товарища
в спину и чуть слышно шепнул ему...
И никто не смотрел на сапожника, когда он, смеясь и шутя, учил Машу варить обед, убирать комнату, а потом садился работать и
шил до поздней ночи, согнувшись
в три погибели над худым, грязным сапогом.
— Да разве я виню? О, господи! Жалею я тебя!.. — хриплым голосом говорила жена, и
в горле у неё что-то переливалось. — Разве, думаешь, я твоих трудов не вижу? Камнем господь положил меня на
шею тебе. Умереть бы!.. Освободить бы мне тебя!..
Рожа у Перфишки была отчаянно весёлая; Илья смотрел на него с отвращением и страхом. Ему подумалось, что бог жестоко накажет сапожника за такое поведение
в день смерти жены. Но Перфишка был пьян и на другой день, за гробом жены он шёл спотыкаясь, мигал глазом и даже улыбался. Все его ругали, кто-то даже ударил по
шее…
Илья слушал и пытался представить себе купца Строганого. Ему почему-то стало казаться, что купец этот должен быть похож на дедушку Еремея, — такой же тощий, добрый и приятный. Но когда он пришёл
в лавку, там за конторкой стоял высокий мужик с огромным животом. На голове у него не было ни волоса, но лицо от глаз до
шеи заросло густой рыжей бородой. Брови тоже были густые и рыжие, под ними сердито бегали маленькие, зеленоватые глазки.
Сын кузнеца шёл по тротуару беспечной походкой гуляющего человека, руки его были засунуты
в карманы дырявых штанов, на плечах болталась не по росту длинная синяя блуза, тоже рваная и грязная, большие опорки звучно щёлкали каблуками по камню панели, картуз со сломанным козырьком молодецки сдвинут на левое ухо, половину головы пекло солнце, а лицо и
шею Пашки покрывал густой налёт маслянистой грязи.
Утром этого дня полицейский, за кусок яичного мыла и дюжину крючков, разрешил ему стоять с товаром около цирка,
в котором давалось дневное представление, и Илья свободно расположился у входа
в цирк. Но пришёл помощник частного пристава, ударил его по
шее, пнул ногой козлы, на которых стоял ящик, — товар рассыпался по земле, несколько вещей попортилось, упав
в грязь, иные пропали. Подбирая с земли товар, Илья сказал помощнику...
Матица смотрела на него молча, открыв рот и вытянув
шею,
в глазах её было тупое удивление.
— Бедненькие вы с Павлом, — пожалела его девушка. Веру он любил, жалел её, искренно беспокоился, когда она ссорилась с Павлом, мирил их. Ему нравилось сидеть у неё, смотреть, как она чесала свои золотистые волосы или
шила что-нибудь, тихонько напевая.
В такие минуты она нравилась ему ещё больше, он острее чувствовал несчастие девушки и, как мог, утешал её. А она говорила...
Илья стоял
в двери, сердце его неприятно сжалось. Он видел, как бессильно качается на тонкой
шее большая голова Якова, видел жёлтое, сухое лицо Перфишки, освещённое блаженной улыбкою, и ему не верилось, что он действительно Якова видит, кроткого и тихого Якова. Он подошёл к нему.
— Знаю! Всяк себя чем-нибудь украшает, но это — маска! Вижу я — дядюшка мой с богом торговаться хочет, как приказчик на отчёте с хозяином. Твой папаша хоругви
в церковь пожертвовал, — заключаю я из этого, что он или объегорил кого-нибудь, или собирается объегорить… И все так, куда ни взгляни… На тебе грош, а ты мне пятак положь… Так и все морочат глаза друг другу да оправданья себе друг у друга ищут. А по-моему — согрешил вольно или невольно, ну и — подставляй
шею…
— А я бы тогда летом ездила
в Крым, на Кавказ, а зимой заседала бы
в обществе попечения о бедных.
Сшила бы себе чёрное суконное платье, самое скромное, и никаких украшений, кроме броши с рубином и серёжек из жемчуга. Я читала
в «Ниве» стихи,
в которых было сказано, что кровь и слёзы бедных обратятся на том свете
в жемчуг и рубины. — И, тихонько вздохнув, она заключала: — Рубины удивительно идут брюнеткам…
Илья вытянул
шею и заглянул
в книгу, мигая глазами.
Татьяна Власьевна смотрела на него взглядом кошки на птицу, увлечённую своим пением.
В глазах у неё сверкал зелёный огонёк, губы вздрагивали. Кирик возился с бутылкой, сжимая её коленями и наклоняясь над ней.
Шея у него налилась кровью, уши двигались…
Старик, с ногами
в гробу, похож на купца Полуэктова, — такой же лысый и худенький, и
шея у него такая же тонкая…
Лунёв плотно закутывался
в одеяло, особенно тщательно окутывал
шею и, оставив открытым лицо, смотрел
в сумрак комнаты до поры, пока сон не одолевал.
В двери явилась тонкая фигурка женщины
в платочке на голове. Одной рукой она упёрлась
в косяк, а другой теребила концы платка на
шее. Стояла она боком, как бы готовясь тотчас же уйти.
— Твоя жена сама на
шею мне бросилась. Она умная… Подлее её женщины на свете нет! Но и вы тоже — все подлецы. Я
в суде был… научился судить…
— Серьезно, — продолжал Кумов, опираясь руками о спинку стула. — Мой товарищ, беглый кадет кавалерийской школы в Елизаветграде, тоже, знаете… Его кто-то укусил
в шею, шея распухла, и тогда он просто ужасно повел себя со мною, а мы были друзьями. Вот это — мстить за себя, например, за то, что бородавка на щеке, или за то, что — глуп, вообще — за себя, за какой-нибудь свой недостаток; это очень распространено, уверяю вас!
Неточные совпадения
Вгляделся барин
в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у глаз, у рта // Излучины, как трещины // На высохшей земле; // И сам на землю-матушку // Похож он:
шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Да тут беда подсунулась: // Абрам Гордеич Ситников, // Господский управляющий, // Стал крепко докучать: // «Ты писаная кралечка, // Ты наливная ягодка…» // — Отстань, бесстыдник! ягодка, // Да бору не того! — // Укланяла золовушку, // Сама нейду на барщину, // Так
в избу прикатит! //
В сарае,
в риге спрячуся — // Свекровь оттуда вытащит: // «Эй, не шути с огнем!» // — Гони его, родимая, // По
шее! — «А не хочешь ты // Солдаткой быть?» Я к дедушке: // «Что делать? Научи!»
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я
в ноги поклонилася: // — Будь жалостлив, будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? //
В груди у них нет душеньки, //
В глазах у них нет совести, // На
шее — нет креста!
Кутейкин. Тут мой ли грех? Лишь указку
в персты, басурман
в глаза. Ученичка по головке, а меня по
шее.
Он
сшил себе новую пару платья и хвастался, что на днях откроет
в Глупове такой магазин, что самому Винтергальтеру [Новый пример прозорливости: Винтергальтера
в 1762 году не было.