Перед ним стоял с лампой в руке маленький старичок, одетый в тяжёлый, широкий, малинового цвета халат. Череп у него был почти голый, на подбородке беспокойно тряслась коротенькая, жидкая, серая бородка. Он смотрел в лицо Ильи, его острые, светлые глазки ехидно сверкали, верхняя губа, с жёсткими волосами на ней, шевелилась. И лампа тряслась
в сухой, тёмной руке его.
Неточные совпадения
Илья дрожал от страха, но не мог уйти, глядя, как бессильно мотавшаяся
в воздухе чёрная,
сухая рука Еремея грозит крючковатым пальцем.
Выражение его лица стало
сухим, губы плотно сжались, он зорко присматривался ко взрослым и с подстрекающим блеском
в глазах вслушивался
в их речи.
Её отец заболел тифом, слишком два месяца пролежал
в больнице и пришёл оттуда
сухой, тонкий, с прекрасными тёмными кудрями на голове.
Илья стоял
в двери, сердце его неприятно сжалось. Он видел, как бессильно качается на тонкой шее большая голова Якова, видел жёлтое,
сухое лицо Перфишки, освещённое блаженной улыбкою, и ему не верилось, что он действительно Якова видит, кроткого и тихого Якова. Он подошёл к нему.
Потом являлась Александра Викторовна Травкина с мужем, — высокая, тонкая, рыжая, она часто сморкалась так странно, точно коленкор рвали. А муж её говорил шёпотом, — у него болело горло, — но говорил неустанно, и во рту у него точно
сухая солома шуршала. Был он человек зажиточный, служил по акцизу, состоял членом правления
в каком-то благотворительном обществе, и оба они с женой постоянно ругали бедных, обвиняли их во лжи,
в жадности,
в непочтительности к людям, которые желают им добра…
Илья слушал её тонкий,
сухой голос и крепко тёр себе лоб. Несколько раз
в течение её речи он поглядывал
в угол, где блестела золочёная риза иконы с венчальными свечами по бокам её. Он не удивлялся, но ему было как-то неловко, даже боязно. Это предложение, осуществляя его давнюю мечту, ошеломило его, обрадовало. Растерянно улыбаясь, он смотрел на маленькую женщину и думал...
Илья почувствовал
в словах Якова что-то неприязненное,
сухое и нахмурился.
— А! Про рыцарей я много читал, — с любезной улыбкой сказал Илья, взглянув ей
в лицо. У нее дрогнули брови, и она торопливо,
сухим голосом заговорила...
— Преподобие отче Тихоне, моли бога о на-ас… — хрустевшим, как
сухие листья, голосом напевал Терентий, возясь
в комнате.
— А ты, — вдруг раздался
сухой и спокойный голос Ильи, — прежде чем с господами
в разговор вступать, спроси: «Позвольте, мол, поговорить, сделайте милость…» На колени встань…
Девушка так быстро шла, как будто ей необходимо было устать, а Клим испытывал желание забиться
в сухой, светлый угол и уже там подумать обо всем, что плыло перед глазами, поблескивая свинцом и позолотой, рыжей медью и бронзой.
Печка истопилась, согрелась, чай был заварен и paзлит по стаканам и кружкам и забелен молоком, были выложены баранки, свежий ситный и пшеничный хлеб, крутые яйца, масло и телячья голова и ножки. Все подвинулись к месту на нарах, заменяющему стол, и пили, ели и разговаривали. Ранцева сидела на ящике, разливая чай. Вокруг нее столпились все остальные, кроме Крыльцова, который, сняв мокрый полушубок и завернувшись
в сухой плед, лежал на своем месте и разговаривал с Нехлюдовым.
Он спешил, шагал и, только придя
в Сухой Поселок, догадался, что прошли они не версту и не полторы, а наверное три; это его раздосадовало, но он стерпел.
Неточные совпадения
Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими веками; взгляд чистый, без колебаний; нос
сухой, спускающийся от лба почти
в прямом направлении книзу; губы тонкие, бледные, опушенные подстриженною щетиной усов; челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам.
Стоя
в холодке вновь покрытой риги с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел то сквозь открытые ворота,
в которых толклась и играла
сухая и горькая пыль молотьбы, на освещенную горячим солнцем траву гумна и свежую солому, только что вынесенную из сарая, то на пестроголовых белогрудых ласточек, с присвистом влетавших под крышу и, трепля крыльями, останавливавшихся
в просветах ворот, то на народ, копошившийся
в темной и пыльной риге, и думал странные мысли:
Сухой Англичанин
в высоких сапогах и
в короткой жакетке, с клочком волос, оставленным только под подбородком, неумелою походкой жокеев, растопыривая локти и раскачиваясь, вышел навстречу.
На этом кругу были устроены девять препятствий: река, большой,
в два аршина, глухой барьер пред самою беседкой, канава
сухая, канава с водою, косогор, ирландская банкетка, состоящая (одно из самых трудных препятствий), из вала, утыканного хворостом, за которым, невидная для лошади, была еще канава, так что лошадь должна была перепрыгнуть оба препятствия или убиться; потом еще две канавы с водою и одна
сухая, — и конец скачки был против беседки.
Место тяги было недалеко над речкой
в мелком осиннике. Подъехав к лесу, Левин слез и провел Облонского на угол мшистой и топкой полянки, уже освободившейся от снега. Сам он вернулся на другой край к двойняшке-березе и, прислонив ружье к развилине
сухого нижнего сучка, снял кафтан, перепоясался и попробовал свободы движений рук.