Неточные совпадения
Над их головами, над решеткой сада сверкает в воздухе тонкая, как шпага, струя фонтана, их враждебно окружает большая толпа
людей, которым надо ехать по делам во все концы огромного
города, и все эти приказчики, мастеровые, мелкие торговцы, швеи сердито и громко порицают забастовавших.
В Генуе, на маленькой площади перед вокзалом, собралась густая толпа народа — преобладают рабочие, но много солидно одетых, хорошо откормленных
людей. Во главе толпы — члены муниципалитета, над их головами колышется тяжелое, искусно вышитое шелком знамя
города, а рядом с ним реют разноцветные знамена рабочих организаций. Блестит золото кистей, бахромы и шнурков, блестят копья на древках, шелестит шелк, и гудит, как хор, поющий вполголоса, торжественно настроенная толпа
людей.
Город — празднично ярок и пестр, как богато расшитая риза священника; в его страстных криках, трепете и стонах богослужебно звучит пение жизни. Каждый
город — храм, возведенный трудами
людей, всякая работа — молитва Будущему.
Над ним вспыхнуло и растет опаловое облако, фосфорический, желтоватый туман неравномерно лег на серую сеть тесно сомкнутых зданий. Теперь
город не кажется разрушенным огнем и облитым кровью, — неровные линии крыш и стен напоминают что-то волшебное, но — недостроенное, неоконченное, как будто тот, кто затеял этот великий
город для
людей, устал и спит, разочаровался и, бросив всё, — ушел или потерял веру и — умер.
Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила
города и государства, как нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных народов; он разрушал жизнь, споря в силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она взяла сына его Джигангира; страшный
человек — он хотел отнять у нее все жертвы — да издохнет она с голода и тоски!
Боролись со мною за царства и
города, но — никто, никогда — за
человека, и не имел
человек цены в глазах моих, и не знал я — кто он и зачем на пути моем?
Она выпрямлялась, ждала, но патруль проходил мимо, не решаясь или брезгуя поднять руку на нее; вооруженные
люди обходили ее, как труп, а она оставалась во тьме и снова тихо, одиноко шла куда-то, переходя из улицы в улицу, немая и черная, точно воплощение несчастий
города, а вокруг, преследуя ее, жалобно ползали печальные звуки: стоны, плач, молитвы и угрюмый говор солдат, потерявших надежду на победу.
Сотни неразрывных нитей связывали ее сердце с древними камнями, из которых предки ее построили дома и сложили стены
города, с землей, где лежали кости ее кровных, с легендами, песнями и надеждами
людей — теряло сердце матери ближайшего ему
человека и плакало: было оно подобно весам, но, взвешивая любовь к сыну и
городу, не могло понять — что легче, что тяжелей.
— Теперь, когда он честно погиб, сражаясь за родину, я могу сказать, что он возбуждал у меня страх: легкомысленный, он слишком любил веселую, жизнь, и было боязно, что ради этого он изменит
городу, как это сделал сын Марианны, враг бога и
людей, предводитель наших врагов, будь он проклят, и будь проклято чрево, носившее его!..
Она видела там, в темных домах, где боялись зажечь огонь, дабы не привлечь внимания врагов, на улицах, полных тьмы, запаха трупов, подавленного шёпота
людей, ожидающих смерти, — она видела всё и всех; знакомое и родное стояло близко пред нею, молча ожидая ее решения, и она чувствовала себя матерью всем
людям своего
города.
— Я? Да, я тоже был порядочно измят, на берег меня втащили без памяти. Нас принесло к материку, за Амальфи [Амальфи —
город на побережье Салернского залива.] — чуждое место, но, конечно, свои
люди — тоже рыбаки, такие случаи их не удивляют, но делают добрыми:
люди, которые ведут опасную жизнь, всегда добры!
— «Не кусайся, чёрт тебя побери!» — подумал я и, выпив глотка три, поблагодарил, а они, там, внизу, начали есть; потом скоро я сменился — на мое место встал Уго, салертинец, [Салертинец — житель
города Салерно или провинции того же названия.] и я сказал ему тихонько, что эти двое крестьян — добрые
люди.
— Такие маленькие
люди и кирпичики — а потом огромные дома. Так сделан весь
город?
— Нет ни мудрых волшебников, ни добрых фей, есть только
люди, одни — злые, другие — глупые, а всё, что говорят о добре, — это сказка! Но я хочу, чтобы сказка была действительностью. Помнишь, ты сказала: «В богатом доме всё должно быть красиво или умно»? В богатом
городе тоже должно быть всё красиво. Я покупаю землю за
городом и буду строить там дом для себя и уродов, подобных мне, я выведу их из этого
города, где им слишком тяжело жить, а таким, как ты, неприятно смотреть на них…
— Да! Знаешь —
люди, которые работают, совершенно не похожи на нас, они возбуждают особенные мысли. Как хорошо, должно быть, чувствует себя каменщик, проходя по улицам
города, где он строил десятки домов! Среди рабочих — много социалистов, они, прежде всего, трезвые
люди, и, право, у них есть свое чувство достоинства. Иногда мне кажется, что мы плохо знаем свой народ…
До лета прошлого года другою гордостью квартала была Нунча, торговка овощами, — самый веселый
человек в мире и первая красавица нашего угла, — над ним солнце стоит всегда немножко дольше, чем над другими частями
города. Фонтан, конечно, остался доныне таким, как был всегда; всё более желтея от времени, он долго будет удивлять иностранцев забавной своей красотою, — мраморные дети не стареют и не устают в играх.
Девушка клянется, что грек — лжет, а он убеждает
людей, что Джулии стыдно признать правду, что она боится тяжелой руки Карлоне; он одолел, а девушка стала как безумная, и все пошли в
город, связав ее, потому что она кидалась на
людей с камнем в руке.
Город всё обильнее сеет во тьму свои скромные, бледные огни; слова высокого
человека тоже сверкают, как искры.
Иногда это странное шествие ночью последних страданий Христа — изливается на маленькую площадь неправильных очертаний, — эти площади, точно дыры, протертые временем в каменной одежде
города, — потом снова всё втиснуто в щель улицы, как бы стремясь раздвинуть ее, и не один час этот мрачный змей, каждое кольцо которого — живое тело
человека, ползает по
городу, накрытому молчаливым небом, вслед за женщиной, возбуждающей странные догадки.