Неточные совпадения
Там всё было фантастично, дорогой синьор; мы,
люди, — такие маленькие, и она, эта гора, — до небес, гора, которой мы сверлили чрево… это надо
видеть, чтоб понять!
Надо
видеть черный зев, прорезанный нами, маленьких
людей, входящих в него утром, на восходе солнца, а солнце смотрит печально вслед уходящим в недра земли, — надо
видеть машины, угрюмое лицо горы, слышать темный гул глубоко в ней и эхо взрывов, точно хохот безумного.
— Этот
человек — социалист, редактор местной рабочей газетки, он сам — рабочий, маляр. Одна из тех натур, у которых знание становится верой, а вера еще более разжигает жажду знания. Ярый и умный антиклерикал, —
видишь, какими глазами смотрят черные священники в спину ему!
— Но рядом со всем этим он замечал, что каждый раз, когда ему приходится говорить о позорной современности, о том, как она угнетает
человека, искажая его тело, его душу, когда он рисовал картины жизни в будущем, где
человек станет внешне и внутренне свободен, — он
видел ее перед собою другой: она слушала его речи с гневом сильной и умной женщины, знающей тяжесть цепей жизни, с доверчивой жадностью ребенка, который слышит волшебную сказку, и эта сказка в ладу с его, тоже волшебно сложной, душою.
— «Как странно думать, что эти прекрасные вещи когда-то были заперты в домах частных
людей и кто-то один имел право пользоваться ими! Красивое должны
видеть все, только тогда оно живет!»
Когда ребенок родился, она стала прятать его от
людей, не выходила с ним на улицу, на солнце, чтобы похвастаться сыном, как это делают все матери, держала его в темном углу своей хижины, кутая в тряпки, и долгое время никто из соседей не
видел, как сложен новорожденный, —
видели только его большую голову и огромные неподвижные глаза на желтом лице.
Но иностранцы, гонимые скукой, шатались повсюду, заглядывали во все дворы и, конечно, заглянули и к ней: она была дома, она
видела гримасы брезгливости и отвращения на сытых лицах этих праздных
людей, слышала, как они говорили о ее сыне, кривя губы и прищурив глаза. Особенно ударили ее в сердце несколько слов, сказанных презрительно, враждебно, с явным торжеством.
Со стен
видели, как всё теснее сжималась петля врагов, как мелькают вкруг огней их черные тени; было слышно ржание сытых лошадей, доносился звон оружия, громкий хохот, раздавались веселые песни
людей, уверенных в победе, — а что мучительнее слышать, чем смех и песни врага?
И вот она пред
человеком, которого знала за девять месяцев до рождения его, пред тем, кого она никогда не чувствовала вне своего сердца, — в шелке и бархате он пред нею, и оружие его в драгоценных камнях. Всё — так, как должно быть; именно таким она
видела его много раз во сне — богатым, знаменитым и любимым.
Мать — всегда против смерти; рука, которая вводит смерть в жилища
людей, ненавистна и враждебна Матерям, — ее сын не
видел этого, ослепленный холодным блеском славы, убивающим сердце.
Она
видела там, в темных домах, где боялись зажечь огонь, дабы не привлечь внимания врагов, на улицах, полных тьмы, запаха трупов, подавленного шёпота
людей, ожидающих смерти, — она
видела всё и всех; знакомое и родное стояло близко пред нею, молча ожидая ее решения, и она чувствовала себя матерью всем
людям своего города.
— «Бог
видит всё! — сказал он. — Ему известно, что вот
люди, созданные для земли, погибают в море и что один из них, не надеясь на спасение, должен передать сыну то, что он знает. Работа нужна земле и
людям — бог понимает это…»
— Приглядевшись к
людям, я знаю, синьор, помнить — это всё равно, что понимать, а чем больше понимаешь, тем более
видишь хорошего, — уж это так, поверьте!
— Всё верно, дорогой синьор!
Люди таковы, какими вы хотите
видеть их, смотрите на них добрыми глазами, и вам будет хорошо, им — тоже, от этого они станут еще лучше, вы — тоже! Это — просто!
В день, когда это случилось, дул сирокко, влажный ветер из Африки — скверный ветер! — он раздражает нервы, приносит дурные настроения, вот почему два извозчика — Джузеппе Чиротта и Луиджи Мэта — поссорились. Ссора возникла незаметно, нельзя было понять, кто первый вызвал ее,
люди видели только, как Луиджи бросился на грудь Джузеппе, пытаясь схватить его за горло, а тот, убрав голову в плечи, спрятал свою толстую красную шею и выставил черные крепкие кулаки.
— Вы
видите, господа, что он действительно ненормален и опека необходима! Это началось с ним тотчас после смерти отца, которого он страстно любил, спросите слуг — они все знают о его болезни. Они молчали до последнего времени — это добрые
люди, им дорога честь дома, где многие из них живут с детства. Я тоже скрывала несчастие — ведь нельзя гордиться тем, что брат безумен…
Всё вокруг густо усеяно цветами акации — белыми и точно золото: всюду блестят лучи солнца, на земле и в небе — тихое веселье весны. Посредине улицы, щелкая копытами, бегут маленькие ослики, с мохнатыми ушами, медленно шагают тяжелые лошади, не торопясь, идут
люди, — ясно
видишь, что всему живому хочется как можно дольше побыть на солнце, на воздухе, полном медового запаха цветов.
Так проводил он праздники, потом это стало звать его и в будни — ведь когда
человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть живого
человека, и вот, бросив землю на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно утонуть десять раз в день, но зато — сколько
видишь удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами на краю, и в ней — точно мысли в черепе — движется живое, разнообразных форм и цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Тихими ночами лета море спокойно, как душа ребенка, утомленного играми дня, дремлет оно, чуть вздыхая, и, должно быть,
видит какие-то яркие сны, — если плыть ночью по его густой и теплой воде, синие искры горят под руками, синее пламя разливается вокруг, и душа
человека тихо тает в этом огне, ласковом, точно сказка матери.
Люди вспыхивали около нее, как паруса на рассвете, когда их коснется первый луч солнца, и это верно: для многих Нунча была первым лучом дня любви, многие благодарно молчали о ней,
видя, как она идет по улице рядом со своею тележкой, стройная, точно мачта, и голос ее взлетает на крыши домов.
И эта женщина честно отошла прочь от
человека, который — все
видели — был приятен ей больше многих других.
— «Джулия, не зови
людей на помощь, прошу тебя! Я боюсь, — если ревнивый жених твой
увидит меня рядом с тобою — он меня убьет… Дай мне отдохнуть, я уйду…»
Он водил дружбу с попами, с карабинерами, полицией; остальные
люди видели его только в дни горькой своей нужды, когда он мог делать с ними всё, что хотел.