Неточные совпадения
Слышен насмешливый и ликующий свист по адресу забастовщиков, раздаются крики приветствий, а какой-то
толстой человек, в легкой серой паре и в панаме, начинает приплясывать, топая ногами по камню мостовой. Кондуктора и вагоновожатые медленно пробираются сквозь толпу, идут к вагонам, некоторые влезают на площадки, — они стали еще угрюмее и в ответ на возгласы толпы — сурово огрызаются, заставляя уступать им дорогу. Становится тише.
В камнях два рыбака: один — старик, в соломенной шляпе, с
толстым лицом в седой щетине на щеках, губах и подбородке, глаза у него заплыли жиром, нос красный, руки бронзовые от загара. Высунув далеко в море гибкое удилище, он сидит на камне, свесив волосатые ноги в зеленую воду, волна, подпрыгнув, касается их, с темных пальцев падают в море тяжелые светлые капли.
Старик молчал, поджав
толстые бритые губы и пристально глядя в зеленую воду, а юноша тихонько и печально запел...
В день, когда это случилось, дул сирокко, влажный ветер из Африки — скверный ветер! — он раздражает нервы, приносит дурные настроения, вот почему два извозчика — Джузеппе Чиротта и Луиджи Мэта — поссорились. Ссора возникла незаметно, нельзя было понять, кто первый вызвал ее, люди видели только, как Луиджи бросился на грудь Джузеппе, пытаясь схватить его за горло, а тот, убрав голову в плечи, спрятал свою
толстую красную шею и выставил черные крепкие кулаки.
Толстый Джузеппе надул щеки, подумал и сказал...
У двери белой кантины, [Кантина — погребок-закусочная.] спрятанной среди
толстых лоз старого виноградника, под тенью навеса из этих же лоз, переплетенных вьюнком и мелкой китайской розой, сидят у стола, за графином вина, Винченцо, маляр, и Джиованни, слесарь.
Все трое встали к борту,
толстый печально прищурил глаза и сказал...
Подали кофе. Молодая молча села к столу и начала разливать черную влагу, как-то особенно округляя обнаженные до локтей руки. Мужчины подошли к столу, молча сели,
толстый взял чашку и вздохнул, сказав...
Толстый улыбнулся и сладостно закрыл глаза.
— А молоко, а? — поддержал
толстый, испуганно мигая.
Толстый тяжко вздохнул, сказав...
Толстый русский покраснел и, широко улыбаясь, сказал негромко!
— Тебя — хвалят, — сказал
толстый, — а ты находишь, что это по невежеству…
— О Мессине говорят, — сообщил
толстый своим.
Толстый вслушался в живую беседу итальянцев и снова сообщил...
— Как тут тесно всё, — вздохнув, сказал
толстый; старшая дама непримиримо посмотрела на него, потом — в лорнет — на берег и плотно поджала тонкие губы, вздернув голову вверх.
— Что говорит итальянец? — спрашивает дама, оправляя пышную прическу. Локти у нее острые, уши большие и желтые, точно увядшие листья.
Толстый внимательно и покорно вслушивается в бойкий рассказ кудрявого итальянца.
Толстый русский, отирая платком потное лицо, сказал дамам, лениво и равнодушно...
Художник был болтлив, как чиж, он, видимо, ни о чем не мог говорить серьезно. Старик угрюмо отошел прочь от него, а на другой день явился к жене художника,
толстой синьоре, — он застал ее в саду, где она, одетая в широкое и прозрачное белое платье, таяла от жары, лежа в гамаке и сердито глядя синими глазами в синее небо.
И пропела ему,
толстому, как бочка...
Его всё занимает: цветы, густыми ручьями текущие по доброй земле, ящерицы среди лиловатых камней, птицы в чеканной листве олив, в малахитовом кружеве виноградника, рыбы в темных садах на дне моря и форестьеры на узких, запутанных улицах города:
толстый немец, с расковырянным шпагою лицом, англичанин, всегда напоминающий актера, который привык играть роль мизантропа, американец, которому упрямо, но безуспешно хочется быть похожим на англичанина, и неподражаемый француз, шумный, как погремушка.