Неточные совпадения
Чтение книги Милля не увлекало меня, скоро основные положения экономики показались очень знакомыми мне, я усвоил их непосредственно, они были написаны на коже моей, и мне показалось, что не стоило писать
толстую книгу трудными словами о том, что совершенно ясно для всякого, кто тратит силы свои ради благополучия и уюта «чужого дяди».
Казалось, что такому напряжению радостно разъяренной силы ничто не может противостоять, она способна содеять чудеса на земле, может покрыть всю землю в одну ночь прекрасными дворцами и городами, как об этом говорят вещие сказки. Посмотрев минуту, две на труд людей, солнечный луч не одолел тяжкой
толщи облаков и утонул среди них, как ребенок в море, а дождь превратился в ливень.
Часть ее книг была переписана пером в
толстые тетради, — таковы были «Исторические письма» Лаврова, «Что делать?» Чернышевского, некоторые статьи Писарева, «Царь-Голод», «Хитрая механика», — все эти рукописи были очень зачитаны, измяты.
Приносили с собою
толстые книги и, тыкая пальцами в страницы их, кричали друг на друга, утверждая истины, кому какая нравилась.
И вот я переселился из большого грязного подвала в маленький, почище, — забота о чистоте его лежала на моей обязанности. Вместо артели в сорок человек предо мною был один. У него седые виски, острая бородка, сухое, копченое лицо, темные, задумчивые глаза и странный рот: маленький, точно у окуня, губы пухлые,
толстые и сложены так, как будто он мысленно целуется. И что-то насмешливое светится в глубине глаз.
— М-да? Чтение — законно полезное! А — графа
Толстого сочинений не случалось читывать?
Читал я и
Толстого, но — оказалось — не те сочинения, которые интересовали полицейского.
Одна из девиц, полногрудая брюнетка, с
толстой косою, остановив меня в коридоре, сказала торопливо и тихо...
В городе явился «толстовец», — первый, которого я встретил, — высокий, жилистый человек, смуглолицый, с черной бородой козла и
толстыми губами негра.
Он черпал серебряною ложкой из тарелки малину с молоком, вкусно глотал, чмокал
толстыми губами и, после каждого глотка, сдувал белые капельки с редких усов кота. Прислуживая ему, одна девушка стояла у стола, другая — прислонилась к стволу липы, сложив руки на груди, мечтательно глядя в пыльное, жаркое небо. Обе они были одеты в легкие платья сиреневого цвета и почти неразличимо похожи одна на другую.
Узнав, что Яков Шапошников лег в больницу, я пошел навестить его, но там криворотая
толстая женщина в очках и белом платочке, из-под которого свисали красные, вареные уши, сухо сказала...
Однако — недолго. В конце марта, вечером, придя в магазин из пекарни, я увидал в комнате продавщицы Хохла. Он сидел на стуле у окна, задумчиво покуривая
толстую папиросу и смотря внимательно в облака дыма.
Оглянулся, поднял
толстую жердь, другую, положил их концами на борта и, легко прыгнув в дощаник, скомандовал...
Дородная молодуха, сноха его, сидя на камне, тупо смотрела в воду и крестилась дрожащей рукой, губы ее шевелились, и нижняя,
толстая, красная, как-то неприятно, точно у собаки, отвисала, обнажая желтые зубы овцы. С горы цветными комьями катились девки, ребятишки, поспешно шагали пыльные мужики. Толпа осторожно и негромко гудела...
Загорались службы еще одного двора, нужно было как можно скорее разобрать стену хлева, она была сплетена из
толстых сучьев и уже украшена алыми лентами пламени. Мужики начали подрубать колья плетня, на них посыпались искры, угли, и они отскочили прочь, затирая ладонями тлеющие рубахи.