Неточные совпадения
— Я читаю запрещенные книги. Их запрещают читать потому, что они говорят
правду о нашей, рабочей
жизни… Они печатаются тихонько, тайно, и если их у меня найдут — меня посадят в тюрьму, — в тюрьму за то, что я хочу знать
правду. Поняла?
Она это знала. Все, что говорил сын о женской
жизни, — была горькая знакомая
правда, и в груди у нее тихо трепетал клубок ощущений, все более согревавший ее незнакомой лаской.
— Так! — отвечал он твердо и крепко. И рассказывал ей о людях, которые, желая добра народу, сеяли в нем
правду, а за это враги
жизни ловили их, как зверей, сажали в тюрьмы, посылали на каторгу…
— Если вы, мамаша, покажете им, что испугались, они подумают: значит, в этом доме что-то есть, коли она так дрожит. Вы ведь понимаете — дурного мы не хотим, на нашей стороне
правда, и всю
жизнь мы будем работать для нее — вот вся наша вина! Чего же бояться?
— Хорошая! — кивнул головой Егор. — Вижу я — вам ее жалко. Напрасно! У вас не хватит сердца, если вы начнете жалеть всех нас, крамольников. Всем живется не очень легко, говоря
правду. Вот недавно воротился из ссылки мой товарищ. Когда он ехал через Нижний — жена и ребенок ждали его в Смоленске, а когда он явился в Смоленск — они уже были в московской тюрьме. Теперь очередь жены ехать в Сибирь. У меня тоже была жена, превосходный человек, пять лет такой
жизни свели ее в могилу…
И обрекли себя на
жизнь трудную за народ, на тяжелую
жизнь за
правду.
— По дороге вперед и против самого себя идти приходится. Надо уметь все отдать, все сердце.
Жизнь отдать, умереть за дело — это просто! Отдай — больше, и то, что тебе дороже твоей
жизни, — отдай, — тогда сильно взрастет и самое дорогое твое —
правда твоя!..
— Послушайте, ради Христа! Все вы — родные… все вы — сердечные… поглядите без боязни, — что случилось? Идут в мире дети, кровь наша, идут за
правдой… для всех! Для всех вас, для младенцев ваших обрекли себя на крестный путь… ищут дней светлых. Хотят другой
жизни в
правде, в справедливости… добра хотят для всех!
Человек видел свои желания и думы в далеком, занавешенном темной, кровавой завесой прошлом, среди неведомых ему иноплеменников, и внутренне, — умом и сердцем, — приобщался к миру, видя в нем друзей, которые давно уже единомышленно и твердо решили добиться на земле
правды, освятили свое решение неисчислимыми страданиями, пролили реки крови своей ради торжества
жизни новой, светлой и радостной.
Она разливала чай и удивлялась горячности, с которой они говорили о
жизни и судьбе рабочего народа, о том, как скорее и лучше посеять среди него мысли о
правде, поднять его дух. Часто они, сердясь, не соглашались друг с другом, обвиняли один другого в чем-то, обижались и снова спорили.
— Дело чистое, Степан, видишь? Дело отличное! Я тебе говорил — это народ собственноручно начинает. А барыня — она
правды не скажет, ей это вредно. Я ее уважаю, что же говорить! Человек хороший и добра нам хочет, ну — немножко — и чтобы без убытка для себя! Народ же — он желает прямо идти и ни убытка, ни вреда не боится — видал? Ему вся
жизнь вредна, везде — убыток, ему некуда повернуться, кругом — ничего, кроме — стой! — кричат со всех сторон.
Мать думала о бесчисленных деревнях, робко прижавшихся к земле, о людях, тайно ожидавших прихода
правды, и о тысячах людей, которые безмысленно и молча работают всю
жизнь, ничего не ожидая.
Она не отвечала, подавленная тягостным разочарованием. Обида росла, угнетая душу. Теперь Власовой стало ясно, почему она ждала справедливости, думала увидать строгую, честную тяжбу
правды сына с
правдой судей его. Ей представлялось, что судьи будут спрашивать Павла долго, внимательно и подробно о всей
жизни его сердца, они рассмотрят зоркими глазами все думы и дела сына ее, все дни его. И когда увидят они правоту его, то справедливо, громко скажут...
— Ко всему несут любовь дети, идущие путями
правды и разума, и все облачают новыми небесами, все освещают огнем нетленным — от души. Совершается
жизнь новая, в пламени любви детей ко всему миру. И кто погасит эту любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее? Земля ее родила, и вся
жизнь хочет победы ее, — вся
жизнь!
Ей прежде всего бросилась в глаза — зыбкость, односторонность, пробелы, местами будто умышленная ложь пропаганды, на которую тратились живые силы, дарования, бойкий ум и ненасытная жажда самолюбия и самонадеянности, в ущерб простым и очевидным, готовым уже
правдам жизни, только потому, как казалось ей, что они были готовые.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он
жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней
правда и что неправда.
У первой Матрены // Груздочки ядрены. // Матрена вторая // Несет каравая, // У третьей водицы попью // из ковша: // Вода ключевая, а мера — // душа! // Тошен свет, //
Правды нет, //
Жизнь тошна, // Боль сильна.
Тошен свет, //
Правды нет, //
Жизнь тошна, // Боль сильна. // Пули немецкие, // Пули турецкие, // Пули французские, // Палочки русские! // Тошен свет, // Хлеба нет, // Крова нет, // Смерти нет.
И какая разница между бесстрашием солдата, который на приступе отваживает
жизнь свою наряду с прочими, и между неустрашимостью человека государственного, который говорит
правду государю, отваживаясь его прогневать.
Правда, когда они оба были в хорошем расположении духа, радость
жизни их удвоялась.