Неточные совпадения
Но росла ее тревога. Не становясь от времени яснее, она все более остро щекотала
сердце предчувствием чего-то необычного. Порою у матери являлось недовольство сыном, она думала: «Все люди — как люди, а он — как монах. Уж очень строг. Не
по годам это…»
— Сам не понимаю, как это вышло! С детства всех боялся, стал подрастать — начал ненавидеть, которых за подлость, которых — не знаю за что, так просто! А теперь все для меня по-другому встали, — жалко всех, что ли? Не могу понять, но
сердце стало мягче, когда узнал, что не все виноваты в грязи своей…
Три дня у нее дрожало
сердце, замирая каждый раз, как она вспоминала, что в дом придут какие-то чужие люди, страшные. Это они указали сыну дорогу,
по которой он идет…
Она греет нас, она солнце на небе справедливости, а это небо — в
сердце рабочего, и кто бы он ни был, как бы ни называл себя, социалист — наш брат
по духу всегда, ныне и присно и во веки веков!
Она молча похлопала его
по руке. Ей хотелось сказать ему много ласковых слов, но
сердце ее было стиснуто жалостью, и слова не шли с языка.
— Скажу тебе по-своему, по-кочегарски: бог — подобен огню. Так! Живет он в
сердце. Сказано: бог — слово, а слово — дух…
— Ты хорошо говоришь, да — не
сердцу, — вот! Надо в
сердце, в самую глубину искру бросить. Не возьмешь людей разумом, не
по ноге обувь — тонка, узка!
— Помер муж, я схватилась за сына, — а он пошел
по этим делам. Вот тут плохо мне стало и жалко его… Пропадет, как я буду жить? Сколько страху, тревоги испытала я,
сердце разрывалось, когда думала о его судьбе…
— Так и должно быть! — говорил хохол. — Потому что растет новое
сердце, ненько моя милая, — новое
сердце в жизни растет. Идет человек, освещает жизнь огнем разума и кричит, зовет: «Эй, вы! Люди всех стран, соединяйтесь в одну семью!» И
по зову его все
сердца здоровыми своими кусками слагаются в огромное
сердце, сильное, звучное, как серебряный колокол…
—
По дороге вперед и против самого себя идти приходится. Надо уметь все отдать, все
сердце. Жизнь отдать, умереть за дело — это просто! Отдай — больше, и то, что тебе дороже твоей жизни, — отдай, — тогда сильно взрастет и самое дорогое твое — правда твоя!..
Будут ходить
по земле люди вольные, великие свободой своей, все пойдут с открытыми
сердцами,
сердце каждого чисто будет от зависти, и беззлобны будут все.
— Закона, — проклятая его душа! — сквозь зубы сказал он. — Лучше бы он
по щеке меня ударил… легче было бы мне, — и ему, может быть. Но так, когда он плюнул в
сердце мне вонючей слюной своей, я не стерпел.
Дни полетели один за другим с быстротой, не позволявшей матери думать о Первом мая. Только
по ночам, когда, усталая от шумной, волнующей суеты дня, она ложилась в постель,
сердце ее тихо ныло.
По небу, бледно-голубому, быстро плыла белая и розовая стая легких облаков, точно большие птицы летели, испуганные гулким ревом пара. Мать смотрела на облака и прислушивалась к себе. Голова у нее была тяжелая, и глаза, воспаленные бессонной ночью, сухи. Странное спокойствие было в груди,
сердце билось ровно, и думалось о простых вещах…
Она сильно ударила
по клавишам, и раздался громкий крик, точно кто-то услышал ужасную для себя весть, — она ударила его в
сердце и вырвала этот потрясающий звук. Испуганно затрепетали молодые голоса и бросились куда-то торопливо, растерянно; снова закричал громкий, гневный голос, все заглушая. Должно быть — случилось несчастье, но вызвало к жизни не жалобы, а гнев. Потом явился кто-то ласковый и сильный и запел простую красивую песнь, уговаривая, призывая за собой.
— Не удивительно, с его
сердцем это должно было случиться полгода назад…
по крайней мере…
Пришли на кладбище и долго кружились там
по узким дорожкам среди могил, пока не вышли на открытое пространство, усеянное низенькими белыми крестами. Столпились около могилы и замолчали. Суровое молчание живых среди могил обещало что-то страшное, от чего
сердце матери вздрогнуло и замерло в ожидании. Между крестов свистел и выл ветер, на крышке гроба печально трепетали измятые цветы…
Крики толпы звучали умиротворяюще, просительно, они сливались в неясную суету, и все было в ней безнадежно, жалобно. Сотские повели Рыбина под руки на крыльцо волости, скрылись в двери. Мужики медленно расходились
по площади, мать видела, что голубоглазый направляется к ней и исподлобья смотрит на нее. У нее задрожали ноги под коленками, унылое чувство засосало
сердце, вызывая тошноту.
Стало тихо, несколько секунд ухо матери слышало только тонкий, торопливый скрип пера
по бумаге и биение своего
сердца.
— Миром идут дети! Вот что я понимаю — в мире идут дети,
по всей земле, все, отовсюду — к одному! Идут лучшие
сердца, честного ума люди, наступают неуклонно на все злое, идут, топчут ложь крепкими ногами. Молодые, здоровые, несут необоримые силы свои все к одному — к справедливости! Идут на победу всего горя человеческого, на уничтожение несчастий всей земли ополчились, идут одолеть безобразное и — одолеют! Новое солнце зажгем, говорил мне один, и — зажгут! Соединим разбитые
сердца все в одно — соединят!
Ее толкали в шею, спину, били
по плечам,
по голове, все закружилось, завертелось темным вихрем в криках, вое, свисте, что-то густое, оглушающее лезло в уши, набивалось в горло, душило, пол проваливался под ее ногами, колебался, ноги гнулись, тело вздрагивало в ожогах боли, отяжелело и качалось, бессильное. Но глаза ее не угасали и видели много других глаз — они горели знакомым ей смелым, острым огнем, — родным ее
сердцу огнем.
Неточные совпадения
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле;
по крайней мере, я буду спокоен в
сердце.
Не знаешь сам, что сделал ты: // Ты снес один
по крайности // Четырнадцать пудов!» // Ой, знаю!
сердце молотом // Стучит в груди, кровавые // В глазах круги стоят, // Спина как будто треснула…
Да, был я строг
по времени, // А впрочем, больше ласкою // Я привлекал
сердца.
Зеленеет лес, // Зеленеет луг, // Где низиночка — // Там и зеркало! // Хорошо, светло // В мире Божием, // Хорошо, легко, // Ясно на́
сердце. //
По водам плыву // Белым лебедем, //
По степям бегу // Перепелочкой.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и
сердца; но у него был желудок, в котором, как в могиле, исчезали всякие куски. Этот не весьма замысловатый дар природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялся в поход
по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь. В короткое время обоняние его было до такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.