Неточные совпадения
— Я читаю запрещенные книги. Их запрещают читать потому, что они говорят правду о нашей, рабочей жизни… Они печатаются тихонько, тайно, и если их у меня найдут — меня посадят в тюрьму, — в тюрьму за то, что я хочу знать правду.
Поняла?
Голос его звучал тихо, но твердо, глаза блестели упрямо. Она сердцем
поняла, что сын ее обрек себя навсегда чему-то тайному и страшному. Все в жизни казалось ей неизбежным, она привыкла подчиняться не думая и теперь только заплакала тихонько, не находя слов в сердце, сжатом горем и тоской.
— Не плачь! — говорил Павел ласково и тихо, а ей казалось, что он прощается. — Подумай, какою жизнью мы живем? Тебе сорок лет, — а разве ты жила? Отец тебя бил, — я теперь
понимаю, что он на твоих боках вымещал свое горе, — горе своей жизни; оно давило его, а он не
понимал — откуда оно? Он работал тридцать лет, начал работать, когда вся фабрика помещалась в двух корпусах, а теперь их — семь!
А вот теперь перед нею сидит ее сын, и то, что говорят его глаза, лицо, слова, — все это задевает за сердце, наполняя его чувством гордости за сына, который верно
понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее.
— Учиться, а потом — учить других. Нам, рабочим, надо учиться. Мы должны узнать, должны
понять — отчего жизнь так тяжела для нас.
—
Поняла! — вздохнув, ответила она. Из глаз ее снова покатились слезы, и, всхлипнув, она добавила...
— Сам не
понимаю, как это вышло! С детства всех боялся, стал подрастать — начал ненавидеть, которых за подлость, которых — не знаю за что, так просто! А теперь все для меня по-другому встали, — жалко всех, что ли? Не могу
понять, но сердце стало мягче, когда узнал, что не все виноваты в грязи своей…
— Может, водочки купить? — предложила она, не зная, как выразить ему свою благодарность за что-то, чего еще не
понимала.
— Чтобы
понять, отчего люди живут так плохо… — говорила Наташа.
Вспыхнул спор, засверкали слова, точно языки огня в костре. Мать не
понимала, о чем кричат. Все лица загорелись румянцем возбуждения, но никто не злился, не говорил знакомых ей резких слов.
— Конечно, я старая и глупая, но хорошее и я
понимаю! — с легкой обидой заметила она.
— Если бы вы знали… если бы вы
поняли, какое великое дело делаем мы!..
Когда мать услыхала это слово, она в молчаливом испуге уставилась в лицо барышни. Она слышала, что социалисты убили царя. Это было во дни ее молодости; тогда говорили, что помещики, желая отомстить царю за то, что он освободил крестьян, дали зарок не стричь себе волос до поры, пока они не убьют его, за это их и назвали социалистами. И теперь она не могла
понять — почему же социалист сын ее и товарищи его?
— Это верно! — подтвердил хохол. — Только не
понимает, что она — должна, а мы — хотим и можем!
— Эх, батюшка! — сказала мать. — Они горе видят, они
понимают, да ведь деваться им некуда, кроме этого!
— Плохо
понимают, а то бы нашли путь! — заметил Павел.
Мать
понимала, что этот шум поднят работой ее сына. Она видела, как люди стягивались вокруг него, — и опасения за судьбу Павла сливались с гордостью за него.
Поганая работа, они же
понимают!
— Если вы, мамаша, покажете им, что испугались, они подумают: значит, в этом доме что-то есть, коли она так дрожит. Вы ведь
понимаете — дурного мы не хотим, на нашей стороне правда, и всю жизнь мы будем работать для нее — вот вся наша вина! Чего же бояться?
«Где мне
понять мысли его?» — думала она.
— Вы нас не
поняли, мамаша! — тихо и ласково сказал Павел.
Но если Павел был один, они тотчас же вступали в бесконечный, но всегда спокойный спор, и мать, тревожно слушая их речи, следила за ними, стараясь
понять — что говорят они?
— Это я
понимаю, Паша! — говорила она, одеваясь. — Это уж они грабят! Как человека-то зовут, — Егор Иванович?
— Пора, товарищи,
понять, что никто, кроме нас самих, не поможет нам! Один за всех, все за одного — вот наш закон, если мы хотим одолеть врага!
— Вы кажетесь довольно интеллигентным человеком — неужели и вы не
понимаете пользу этой меры?
— Если фабрика осушит болото за свой счет — это все
поймут!
— Ты — погоди! Сегодня не
поняли — завтра
поймут…
— Должны
понять! — воскликнул он.
Она
понимала — его посадят в тюрьму за то, что он говорил сегодня рабочим. Но с тем, что он говорил, соглашались все, и все должны вступиться за него, значит — долго держать его не будут…
— Я
понимаю,
понимаю! — тоскливо сказала мать. — Ах, господи! Как же теперь?
Мать улыбнулась. Ей было ясно: если теперь листки появятся на фабрике, — начальство должно будет
понять, что не ее сын распространяет их. И, чувствуя себя способной исполнить задачу, она вся вздрагивала от радости.
— Все
поймут! — сказала Власова, желая сделать приятное ему.
Павел, может, и не так что-нибудь сказал, но он за всех встал — и все его
понимают, не беспокойся!
— Не отпирайте! Если это — они, жандармы, вы меня не знаете!.. Я — ошиблась домом, зашла к вам случайно, упала в обморок, вы меня раздели, нашли книги, —
понимаете?
— Всем трудно! — махнув рукой, ответила она. — Может, только тем, которые
понимают, им — полегче… Но я тоже понемножку
понимаю, чего хотят хорошие-то люди…
— А коли вы это
понимаете, мамаша, значит, всем вы им нужны — всем! — серьезно сказал Егор.
Правду вашу я тоже
поняла: покуда будут богатые — ничего не добьется народ, ни правды, ни радости, ничего!
— Вы не могли жить иначе, — а вот все ж таки
понимаете, что жили плохо!
— Обман! — ответил Рыбин. — Чувствую — обман. Ничего не знаю, а — есть обман. Вот. Господа мудрят чего-то. А мне нужно правду. И я правду
понял. А с господами не пойду. Они, когда понадобится, толкнут меня вперед, — да по моим костям, как по мосту, дальше зашагают…
— Господи! — с тоской воскликнула мать. — Неужто Паша не
понимает? И все, которые…
— Пойду один по селам, по деревням. Буду бунтовать народ. Надо, чтобы сам народ взялся. Если он
поймет — он пути себе откроет. Вот я и буду стараться, чтобы
понял — нет у него надежды, кроме себя самого, нету разума, кроме своего. Так-то!
— Посижу — выйду. Опять пойду. А что до мужиков — раз свяжут, два, да и
поймут, — не вязать надо меня, а — слушать. Я скажу им: «Вы мне не верьте, вы только слушайте». А будут слушать — поверят!
— Я тут, последнее время, много наглотался.
Понял кое-что…
— Знаете, иногда такое живет в сердце, — удивительное! Кажется, везде, куда ты ни придешь, — товарищи, все горят одним огнем, все веселые, добрые, славные. Без слов друг друга
понимают… Живут все хором, а каждое сердце поет свою песню. Все песни, как ручьи, бегут — льются в одну реку, и течет река широко и свободно в море светлых радостей новой жизни.
— Щи, кашу, всякую Марьину стряпню и прочую пищу — Павел
понял. Лицо у него задрожало от сдерживаемого смеха, он взбил волосы и ласково, голосом, какого она еще не слышала от него, сказал...
— Опять про это! — сказал надзиратель, обижаясь. — Я говорю — нельзя! Человека лишили воли, чтобы он ничего не знал, а ты — свое! Надо
понимать, чего нельзя.
—
Понял! А то бы не приласкал бы, — никогда он этого не делал!
— Пишет. Я этого не
понимаю! — покачав головой, сказал Николай. — Что он — чиж? Посадили в клетку — поет! Я вот одно
понимаю — домой мне идти не хочется…
Чутким сердцем мать
понимала, что этому человеку тяжело, но его боль не возбуждала в ней сострадания.