— Сам не понимаю, как это вышло! С детства всех боялся, стал подрастать — начал ненавидеть, которых за подлость, которых — не знаю за что, так просто! А теперь все для меня по-другому встали, — жалко всех, что ли?
Не могу понять, но сердце стало мягче, когда узнал, что не все виноваты в грязи своей…
Когда мать услыхала это слово, она в молчаливом испуге уставилась в лицо барышни. Она слышала, что социалисты убили царя. Это было во дни ее молодости; тогда говорили, что помещики, желая отомстить царю за то, что он освободил крестьян, дали зарок не стричь себе волос до поры, пока они не убьют его, за это их и назвали социалистами. И теперь она
не могла понять — почему же социалист сын ее и товарищи его?
Неточные совпадения
—
Может, водочки купить? — предложила она,
не зная, как выразить ему свою благодарность за что-то, чего еще
не понимала.
— Это верно! — подтвердил хохол. — Только
не понимает, что она — должна, а мы — хотим и
можем!
Павел,
может, и
не так что-нибудь сказал, но он за всех встал — и все его
понимают,
не беспокойся!
— Говорю я теперь, — продолжала мать, — говорю, сама себя слушаю, — сама себе
не верю. Всю жизнь думала об одном — как бы обойти день стороной, прожить бы его незаметно, чтобы
не тронули меня только? А теперь обо всех думаю,
может, и
не так
понимаю я дела ваши, а все мне — близкие, всех жалко, для всех — хорошего хочется. А вам, Андрюша, — особенно!..
— Вы
не могли жить иначе, — а вот все ж таки
понимаете, что жили плохо!
—
Может быть —
понимаю! — кивнув головой, сказал Николай. — Только я —
не верю!
— Прошлялся я по фабрикам пять лет, отвык от деревни, вот! Пришел туда, поглядел, вижу —
не могу я так жить!
Понимаешь?
Не могу! Вы тут живете — вы обид таких
не видите. А там — голод за человеком тенью ползет и нет надежды на хлеб, нету! Голод души сожрал, лики человеческие стер,
не живут люди, гниют в неизбывной нужде… И кругом, как воронье, начальство сторожит — нет ли лишнего куска у тебя? Увидит, вырвет, в харю тебе даст…
Павел и Андрей почти
не спали по ночам, являлись домой уже перед гудком оба усталые, охрипшие, бледные. Мать знала, что они устраивают собрания в лесу, на болоте, ей было известно, что вокруг слободы по ночам рыскают разъезды конной полиции, ползают сыщики, хватая и обыскивая отдельных рабочих, разгоняя группы и порою арестуя того или другого.
Понимая, что и сына с Андреем тоже
могут арестовать каждую ночь, она почти желала этого — это было бы лучше для них, казалось ей.
— Нет, вы должны
понимать! — сказала Софья. — Женщина
не может не понять музыку, особенно если ей грустно…
— Мы, люди черной жизни, — все чувствуем, но трудно выговорить нам, нам совестно, что вот —
понимаем, а сказать
не можем. И часто — от совести — сердимся мы на мысли наши. Жизнь — со всех сторон и бьет и колет, отдохнуть хочется, а мысли — мешают.
— Я вот теперь
смогу сказать кое-как про себя, про людей, потому что — стала
понимать,
могу сравнить. Раньше жила, —
не с чем было сравнивать. В нашем быту — все живут одинаково. А теперь вижу, как другие живут, вспоминаю, как сама жила, и — горько, тяжело!
Видя их блеск, мать
понимала, что этот человек никому и ничего
не прощает, —
не может простить, — и, чувствуя, что для него тяжела эта твердость, жалела Николая.
«Старается, чтобы
поняли его!» — думала она. Но это ее
не утешало, и она видела, что гость-рабочий тоже ежится, точно связан изнутри и
не может говорить так легко и свободно, как он говорит с нею, простой женщиной. Однажды, когда Николай вышел, она заметила какому-то парню...
— Конечно! Вот что он пишет: «Мы
не уйдем, товарищи,
не можем. Никто из нас. Потеряли бы уважение к себе. Обратите внимание на крестьянина, арестованного недавно. Он заслужил ваши заботы, достоин траты сил. Ему здесь слишком трудно. Ежедневные столкновения с начальством. Уже имел сутки карцера. Его замучают. Мы все просим за него. Утешьте, приласкайте мою мать. Расскажите ей, она все
поймет».
— Ведь вот штука! Глядишь на них, чертей,
понимаешь — зря они все это затеяли, напрасно себя губят. И вдруг начинаешь думать — а
может, их правда? Вспомнишь, что на фабрике они все растут да растут, их то и дело хватают, а они, как ерши в реке,
не переводятся, нет! Опять думаешь — а
может, и сила за ними?
Она, видимо, гордилась своим сыном, быть
может,
не понимая своего чувства, но ее чувство было знакомо матери, и она ответила на ее слова доброй улыбкой, тихими словами...
Янтарь на трубках Цареграда, // Фарфор и бронза на столе, // И, чувств изнеженных отрада, // Духи в граненом хрустале; // Гребенки, пилочки стальные, // Прямые ножницы, кривые, // И щетки тридцати родов // И для ногтей, и для зубов. // Руссо (замечу мимоходом) //
Не мог понять, как важный Грим // Смел чистить ногти перед ним, // Красноречивым сумасбродом. // Защитник вольности и прав // В сем случае совсем неправ.
Неточные совпадения
Правдин. Удовольствие, которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно быть столь велико, что я
не понимаю, какие побуждения
могли бы отвлекать…
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже
не мыслит, ничего
не чувствует, когда, если б люди
понимали его важность, никто
не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Тут только
понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно,
не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
— Про себя
могу сказать одно: в сражениях
не бывал-с, но в парадах закален даже сверх пропорции. Новых идей
не понимаю.
Не понимаю даже того, зачем их следует понимать-с.
Левин отдал косу Титу и с мужиками, пошедшими к кафтанам за хлебом, чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства пошел к лошади. Тут только он
понял, что
не угадал погоду, и дождь
мочил его сено.