Неточные совпадения
— Разве же есть где на земле необиженная душа? Меня столько обижали, что я уже устал обижаться. Что поделаешь, если люди
не могут иначе?
Обиды мешают дело делать, останавливаться около них — даром время терять. Такая жизнь! Я прежде, бывало, сердился на людей, а подумал, вижу —
не стоит. Всякий боится, как бы сосед
не ударил, ну и старается поскорее сам
в ухо
дать. Такая жизнь, ненько моя!
— Обидно это, — а надо
не верить человеку, надо бояться его и даже — ненавидеть! Двоится человек. Ты бы — только любить хотел, а как это можно? Как простить человеку, если он диким зверем на тебя идет,
не признает
в тебе живой души и
дает пинки
в человеческое лицо твое? Нельзя прощать!
Не за себя нельзя, — я за себя все
обиды снесу, — но потакать насильщикам
не хочу,
не хочу, чтобы на моей спине других бить учились.
— Прошлялся я по фабрикам пять лет, отвык от деревни, вот! Пришел туда, поглядел, вижу —
не могу я так жить! Понимаешь?
Не могу! Вы тут живете — вы
обид таких
не видите. А там — голод за человеком тенью ползет и нет надежды на хлеб, нету! Голод души сожрал, лики человеческие стер,
не живут люди, гниют
в неизбывной нужде… И кругом, как воронье, начальство сторожит — нет ли лишнего куска у тебя? Увидит, вырвет,
в харю тебе
даст…
Несмотря на зазорную репутацию, предшествовавшую молодому соседу, и дедушка и бабушка приняли его радушно. Они чутьем догадались, что он приехал свататься, но, вероятно, надеялись, что Фиска-змея
не даст себя в обиду, и не особенно тревожились доходившими до них слухами о свирепом нраве жениха. Дедушка даже счел приличным предупредить молодого человека.
Убежденный, что будущее, во всяком случае, принадлежит ему, буржуа уже не довольствуется тем, что у него есть государство, которое
не даст его в обиду, но начинает рассуждать вкривь и вкось о форме этого государства и признает законною только ту форму, которая ему люба.
Эта-то вот скаредная последняя тысяча (чтоб ее!..) всех трех первых стоила, и кабы не умер я перед самым концом (всего палок двести только оставалось), забили бы тут же насмерть, ну да и я
не дал себя в обиду: опять надул и опять обмер; опять поверили, да и как не поверить, лекарь верит, так что на двухстах-то последних, хоть изо всей злости били потом, так били, что в другой раз две тысячи легче, да нет, нос утри, не забили, а отчего не забили?
— Нет, черт возьми! Нет! — вскричал Шамбюр, топнув ногою, — я не допущу никого обижать моего пленника: он под моей защитой, и если бы сам Рапп захотел притеснять его, то и тогда — cent mille diables! [сто тысяч чертей! (франц.)] — да, и тогда бы я
не дал его в обиду!
Дурнопечин(садясь и начиная писать).У тетки, вероятно, и документы все есть… Она заступится за меня;
не даст меня в обиду. (Ваничке.)Ты сумеешь письмо страховое на почте отправить?
Неточные совпадения
Ушел он
в настроении,
не совсем понятном ему: эта беседа взволновала его гораздо более, чем все другие беседы с Мариной; сегодня она
дала ему право считать себя обиженным ею, но
обиды он
не чувствовал.
— Вот дерзость-то, — говорит полицмейстер частному приставу, бледнея от негодования, — да вы, мошенники, пожалуй, уверите, что я вместе с вами грабил. Так вот я вам покажу, каково марать мой мундир; я уланский корнет и честь свою
не дам в обиду!
Ни вас, друзья мои, ни того ясного, славного времени я
не дам в обиду; я об нем вспоминаю более чем с любовью, — чуть ли
не с завистью. Мы
не были похожи на изнуренных монахов Зурбарана, мы
не плакали о грехах мира сего — мы только сочувствовали его страданиям и с улыбкой были готовы кой на что,
не наводя тоски предвкушением своей будущей жертвы. Вечно угрюмые постники мне всегда подозрительны; если они
не притворяются, у них или ум, или желудок расстроен.
Хорошо, что еще судья свой брат — дворянин,
не сразу
в обиду даст, а что, ежели и его шарахнут?
Закончилось это большим скандалом:
в один прекрасный день баба Люба, уперев руки
в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала, что она свою «дытыну»
не даст в обиду, что учить, конечно, можно, но
не так… Вот посмотрите, добрые люди: исполосовал у мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал от боли, как будто у нее
в руках был
не ее сын, а сам Уляницкий.