— Аз есмь! — ответил он, наклоняя свою большую голову с длинными, как у псаломщика, волосами. Его полное лицо добродушно улыбалось, маленькие серые глазки смотрели в лицо матери ласково и ясно. Он был похож на самовар, — такой же круглый, низенький, с толстой шеей и
короткими руками. Лицо лоснилось и блестело, дышал он шумно, и в груди все время что-то булькало, хрипело…
Неточные совпадения
— Позвольте! — говорил он, отстраняя рабочих с своей дороги
коротким жестом
руки, но не дотрагиваясь до них. Глаза у него были прищурены, и взглядом опытного владыки людей он испытующе щупал лица рабочих. Перед ним снимали шапки, кланялись ему, — он шел, не отвечая на поклоны, и сеял в толпе тишину, смущение, конфузливые улыбки и негромкие восклицания, в которых уже слышалось раскаяние детей, сознающих, что они нашалили.
Спутник Самойлова, тяжело и хрипло вздыхая, снял шапку и, протянув матери широкую
руку с
короткими пальцами, сказал ей дружески, как старой знакомой...
По канцелярии суетливо бегал низенький лысый человечек на
коротких ногах, с длинными
руками и выдвинутой вперед челюстью. Не останавливаясь, он говорил тревожным и трескучим голосом...
Оставшись один, Весовщиков оглянулся, вытянул ногу, одетую в тяжелый сапог, посмотрел на нее, наклонился, пощупал
руками толстую икру. Поднял
руку к лицу, внимательно оглядел ладонь, потом повернул тылом.
Рука была толстая, с
короткими пальцами, покрыта желтой шерстью. Он помахал ею в воздухе, встал.
— Я не обернулся, хотя чувствовал… Слышал удар… Иду себе, спокойно, как будто жабу пнул ногой. Встал на работу, кричат: «Исая убили!» Не верилось. Но
рука заныла, — неловко мне владеть ею, — не больно, но как будто
короче стала она…
Перед Павлом встал, держа в
руках шапку и глядя на него исподлобья серыми глазами, русоволосый широколицый парень в
коротком полушубке, стройный и, должно быть, сильный.
Он дышал быстро, хватая воздух
короткими, жадными вздохами. Голос у него прерывался, костлявые пальцы бессильных
рук ползали по груди, стараясь застегнуть пуговицы пальто.
— Он хочет сделать меня идиотом! — пожаловался Егор.
Короткие, тяжелые вздохи с влажным хрипом вырывались из груди Егора, лицо его было покрыто мелким потом, и, медленно поднимая непослушные, тяжелые
руки, он отирал ладонью лоб. Странная неподвижность опухших щек изуродовала его широкое доброе лицо, все черты исчезли под мертвенной маской, и только глаза, глубоко запавшие в отеках, смотрели ясно, улыбаясь снисходительной улыбкой.
Снова стало тихо. Лошадь дважды ударила копытом по мягкой земле. В комнату вошла девочка-подросток с
короткой желтой косой на затылке и ласковыми глазами на круглом лице. Закусив губы, она несла на вытянутых
руках большой, уставленный посудой поднос с измятыми краями и кланялась, часто кивая головой.
Какой-то молодой человек в
коротком пальто с поднятым воротником столкнулся с нею и молча отскочил, взмахнув
рукою к голове. Ей показалось что-то знакомое в нем, она оглянулась и увидала, что он одним светлым глазом смотрит на нее из-за воротника. Этот внимательный глаз уколол ее,
рука, в которой она держала чемодан, вздрогнула, и ноша вдруг отяжелела.
Шпион ударил ее в лицо
коротким взмахом
руки.
Неточные совпадения
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие
руки с
короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял
руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
Это были: очень высокий, сутуловатый мужчина с огромными
руками, в
коротком, не по росту, и старом пальто, с черными, наивными и вместе страшными глазами, и рябоватая миловидная женщина, очень дурно и безвкусно одетая.
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем был
короткий сюртук. И
руки и широкие кости казались еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
Она зашла в глубь маленькой гостиной и опустилась на кресло. Воздушная юбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана; одна обнаженная, худая, нежная девичья
рука, бессильно опущенная, утонула в складках розового тюника; в другой она держала веер и быстрыми,
короткими движениями обмахивала свое разгоряченное лицо. Но, вопреки этому виду бабочки, только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце.
В
коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что государство наше преизобилует предметами замечательными, не говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы не случилось что-то в бричке его, требующее
руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.