Вдруг их окружило человек десять юношей и девушек, и быстро посыпались восклицания, привлекавшие людей. Мать и Сизов остановились. Спрашивали о приговоре, о том, как держались подсудимые,
кто говорил речи, о чем, и во всех вопросах звучала одна и та же нота жадного любопытства, — искреннее и горячее, оно возбуждало желание удовлетворить его.
Неточные совпадения
— Хорошо ты придумал, Павлуша! —
говорила она. — Хохол очень милый! И барышня, — ах, какая умница!
Кто такая?
— Да, умирайте-ка! — бормотал Рыбин. — Вы уж и теперь не люди, а — замазка, вами щели замазывать. Видел ты, Павел,
кто кричал, чтобы тебя в депутаты? Те, которые
говорят, что ты социалист, смутьян, — вот! — они! Дескать, прогонят его — туда ему и дорога.
Не все
говорят, а все знают,
кто хорош.
— Ну, что ж? Слава богу — хоть на это гожусь! — сказала она вздыхая. —
Кому я нужна? Никому. А пытать не будут,
говорят…
Был тут Егор Иванович — мы с ним из одного села,
говорит он и то и се, а я — дома помню, людей помню, а как люди жили, что
говорили, что у
кого случилось — забыла!
— Виноват, видишь ли, тот,
кто первый сказал — это мое! Человек этот помер несколько тысяч лет тому назад, и на него сердиться не стоит! — шутя
говорил хохол, но глаза его смотрели беспокойно.
— Не тронь ты меня! — тоскливо крикнула она, прижимая его голову к своей груди. — Не
говори ничего! Господь с тобой, — твоя жизнь — твое дело! Но — не задевай сердца! Разве может мать не жалеть? Не может… Всех жалко мне! Все вы — родные, все — достойные! И
кто пожалеет вас, кроме меня?.. Ты идешь, за тобой — другие, все бросили, пошли… Паша!
Помнишь, Павел, ты мне объяснял, что
кто как живет, так и думает, и ежели рабочий
говорит — да, хозяин должен сказать — нет, а ежели рабочий
говорит — нет, так хозяин, по природе своей, обязательно кричит — да!
—
Кто это
говорит? — спросил Павел.
И народ бежал встречу красному знамени, он что-то кричал, сливался с толпой и шел с нею обратно, и крики его гасли в звуках песни — той песни, которую дома пели тише других, — на улице она текла ровно, прямо, со страшной силой. В ней звучало железное мужество, и, призывая людей в далекую дорогу к будущему, она честно
говорила о тяжестях пути. В ее большом спокойном пламени плавился темный шлак пережитого, тяжелый
ком привычных чувств и сгорала в пепел проклятая боязнь нового…
Ефим надел картуз и молча, ни на
кого не глядя, не торопясь, скрылся в лесу. Рыбин кивнул головой вслед ему, глухо
говоря...
Снова Софья
говорила, рисуя день победы, внушая людям веру в свои силы, будя в них сознание общности со всеми,
кто отдает свою жизнь бесплодному труду на глупые забавы пресыщенных.
— Может быть, я
говорю глупо, но — я верю, товарищи, в бессмертие честных людей, в бессмертие тех,
кто дал мне счастье жить прекрасной жизнью, которой я живу, которая радостно опьяняет меня удивительной сложностью своей, разнообразием явлений и ростом идей, дорогих мне, как сердце мое. Мы, может быть, слишком бережливы в трате своих чувств, много живем мыслью, и это несколько искажает нас, мы оцениваем, а не чувствуем…
— Я отказался от защиты, я ничего не буду
говорить, суд ваш считаю незаконным!
Кто вы? Народ ли дал вам право судить нас? Нет, он не давал! Я вас не знаю!
То, что
говорил сын, не было для нее новым, она знала эти мысли, но первый раз здесь, перед лицом суда, она почувствовала странную, увлекающую силу его веры. Ее поразило спокойствие Павла, и речь его слилась в ее груди звездоподобным, лучистым
комом крепкого убеждения в его правоте и в победе его. Она ждала теперь, что судьи будут жестоко спорить с ним, сердито возражать ему, выдвигая свою правду. Но вот встал Андрей, покачнулся, исподлобья взглянул на судей и заговорил...
Неточные совпадения
Подозвавши Власа, Петр Иванович и спроси его потихоньку: «
Кто,
говорит, этот молодой человек?» — а Влас и отвечает на это: «Это», —
говорит…
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой
кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь тогда, как нужно гнуть от трех углов… ну, тогда конечно… Нет, не
говорите, иногда очень заманчиво поиграть.
Ни с
кем не
говорила я, // А старика Савелия // Я видеть не могла.
— // «Ну,
кто же?
говори!» // — Известно
кто: разбойники!