Неточные совпадения
Павел сделал все, что
надо молодому парню: купил гармонику, рубашку с накрахмаленной грудью, яркий галстух, галоши, трость и стал такой же,
как все подростки его лет. Ходил на вечеринки, выучился танцевать кадриль и польку, по праздникам возвращался домой выпивши и всегда сильно страдал от водки. Наутро болела голова, мучила изжога, лицо было бледное, скучное.
— Бог с тобой! Живи
как хочешь, не буду я тебе мешать. Только об одном прошу — не говори с людьми без страха! Опасаться
надо людей — ненавидят все друг друга! Живут жадностью, живут завистью. Все рады зло сделать.
Как начнешь ты их обличать да судить — возненавидят они тебя, погубят!
— Так вот! — сказал он,
как бы продолжая прерванный разговор. — Мне с тобой
надо поговорить открыто. Я тебя долго оглядывал. Живем мы почти рядом; вижу — народу к тебе ходит много, а пьянства и безобразия нет. Это первое. Если люди не безобразят, они сразу заметны — что такое? Вот. Я сам глаза людям намял тем, что живу в стороне.
— Верно! — прервал его Рыбин. — Человека
надо обновить. Если опаршивеет — своди его в баню, — вымой, надень чистую одежду — выздоровеет! Так! А
как же изнутри очистить человека? Вот!
—
Надо говорить о том, что есть, а что будет — нам неизвестно, — вот! Когда народ освободится, он сам увидит,
как лучше. Довольно много ему в голову вколачивали, чего он не желал совсем, — будет! Пусть сам сообразит. Может, он захочет все отвергнуть, — всю жизнь и все науки, может, он увидит, что все противу него направлено, —
как, примерно, бог церковный. Вы только передайте ему все книги в руки, а уж он сам ответит, — вот!
— Так и
надо! — заметил Рыбин. — Мы все в горе,
как в коже, — горем дышим, горем одеваемся. Хвастать тут нечем. Не у всех замазаны глаза, иные сами их закрывают, — вот! А коли глуп — терпи!..
— Они, Иван Иванович, хохочут, — им это приятно, хотя дело касается разрушения государства,
как сказали господин директор. Тут, Иван Иванович, не полоть, а пахать
надо…
— Обидно это, — а
надо не верить человеку,
надо бояться его и даже — ненавидеть! Двоится человек. Ты бы — только любить хотел, а
как это можно?
Как простить человеку, если он диким зверем на тебя идет, не признает в тебе живой души и дает пинки в человеческое лицо твое? Нельзя прощать! Не за себя нельзя, — я за себя все обиды снесу, — но потакать насильщикам не хочу, не хочу, чтобы на моей спине других бить учились.
— Нет, виноватые должны быть, — они тут! Я тебе скажу — нам
надо всю жизнь перепахать,
как сорное поле, — без пощады!
—
Надо сказать Николаю, чтобы дров привез, — мало дров у нас. Видите, ненько,
какой он, Павел? Вместо того чтобы наказывать, начальство только откармливает бунтарей…
— Убить животное только потому, что
надо есть, — и это уже скверно. Убить зверя, хищника… это понятно! Я сам мог бы убить человека, который стал зверем для людей. Но убить такого жалкого —
как могла размахнуться рука?..
— Пора! — с улыбкой ответил тот. — Только — трудно!
Надо знать, что говорить солдатам и
как сказать…
— Не гожусь я ни для чего, кроме
как для таких делов! — сказал Николай, пожимая плечами. — Думаю, думаю — где мое место? Нету места мне!
Надо говорить с людьми, а я — не умею. Вижу я все, все обиды людские чувствую, а сказать — не могу! Немая душа.
А я пошутил: «
Как назначат в лесу воеводой лису, пера будет много, а птицы — нет!» Он покосился на меня, заговорил насчет того, что, мол, терпеть
надо народу и богу молиться, чтобы он силу дал для терпенья.
— Может быть! — ответил Николай, вздернув плечи. — Но
как ему помочь скрыться, где его найти? Я сейчас ходил по улицам — не встречу ли? Это глупо, но
надо что-нибудь делать! И я снова пойду…
— Теперь он говорит — товарищи! И
надо слышать,
как он это говорит. С какой-то смущенной, мягкой любовью, — этого не передашь словами! Стал удивительно прост и искренен, и весь переполнен желанием работы. Он нашел себя, видит свою силу, знает, чего у него нет; главное, в нем родилось истинно товарищеское чувство…
— Шпионы за мной ухаживают, точно женихи за богатой невестой, честное слово!
Надо мне убираться отсюда… Ну
как, Ваня? Хорошо? Что Павел, Ниловна? Саша здесь?
— Неправильно вы судите, хозяин! — сказала она. — Не нужно человеку соглашаться с тем,
как его ценят те люди, которым кроме крови его, ничего не
надо. Вы должны сами себя оценить, изнутри, не для врагов, а для друзей…
—
Надо так — сначала поговорить с мужиками отдельно, — вот Маков, Алеша — бойкий, грамотный и начальством обижен. Шорин, Сергей — тоже разумный мужик. Князев — человек честный, смелый. Пока что будет!
Надо поглядеть на людей, про которых она говорила. Я вот возьму топор да махну в город, будто дрова колоть, на заработки, мол, пошел. Тут
надо осторожно. Она верно говорит: цена человеку — дело его. Вот
как мужик-то этот. Его хоть перед богом ставь, он не сдаст… врылся. А Никитка-то, а? Засовестился, — чудеса!
— Вместо вас пойдет другой, а вы ему подробно расскажете, что
надо делать и
как — хорошо?
— Все так, так! Но — не будем больше говорить об этом. Пусть оно останется таким,
как сказалось. — И более спокойно продолжала: — Вам уже скоро ехать
надо, — далеко ведь!
Неточные совпадения
Так вот
как, благодетели, // Я жил с моею вотчиной, // Не правда ль, хорошо?..» // — Да, было вам, помещикам, // Житье куда завидное, // Не
надо умирать!
Идем домой понурые… // Два старика кряжистые // Смеются… Ай, кряжи! // Бумажки сторублевые // Домой под подоплекою // Нетронуты несут! //
Как уперлись: мы нищие — // Так тем и отбоярились! // Подумал я тогда: // «Ну, ладно ж! черти сивые, // Вперед не доведется вам // Смеяться
надо мной!» // И прочим стало совестно, // На церковь побожилися: // «Вперед не посрамимся мы, // Под розгами умрем!»
— Теперь посмотрим, братия, // Каков попу покой? // Начать, признаться,
надо бы // Почти с рожденья самого, //
Как достается грамота // поповскому сынку, //
Какой ценой поповичем // Священство покупается, // Да лучше помолчим! //....................... //.......................
Жить
надо, старче, по-моему: // Сколько холопов гублю, // Мучу, пытаю и вешаю, // А поглядел бы,
как сплю!»
Ему не нужно было очень строго выдерживать себя, так
как вес его
как раз равнялся положенным четырем пудам с половиною; но
надо было и не потолстеть, и потому он избегал мучного и сладкого.