Неточные совпадения
Глаза сына горели красиво и светло; опираясь грудью на стол, он подвинулся
ближе к ней и говорил прямо в
лицо, мокрое от слез, свою первую речь о правде, понятой им.
И все мечтательно, с улыбками на
лицах, долго говорили о французах, англичанах и шведах как о своих друзьях, о
близких сердцу людях, которых они уважают, живут их радостями, чувствуют горе.
Он сказал ей «мать» и «ты», как говорил только тогда, когда вставал
ближе к ней. Она подвинулась к нему, заглянула в его
лицо и тихонько спросила...
— Вы можете! — сказал хохол и, отвернув от нее
лицо, крепко, как всегда, потер руками голову, щеку и глаза. — Все любят
близкое, но — в большом сердце и далекое — близко! Вы много можете. Велико у вас материнское…
Все
ближе сдвигались люди красного знамени и плотная цепь серых людей, ясно было видно
лицо солдат — широкое во всю улицу, уродливо сплюснутое в грязно-желтую узкую полосу, — в нее были неровно вкраплены разноцветные глаза, а перед нею жестко сверкали тонкие острия штыков. Направляясь в груди людей, они, еще не коснувшись их, откалывали одного за другим от толпы, разрушая ее.
И ей казалось, что сам Христос, которого она всегда любила смутной любовью — сложным чувством, где страх был тесно связан с надеждой и умиление с печалью, — Христос теперь стал
ближе к ней и был уже иным — выше и виднее для нее, радостнее и светлее
лицом, — точно он, в самом деле, воскресал для жизни, омытый и оживленный горячею кровью, которую люди щедро пролили во имя его, целомудренно не возглашая имени несчастного друга людей.
— Прошу вас, —
ближе к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся к Павлу грудью, смотрел на него, и матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его
лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко, протягивал к ним руку и негромко, четко говорил...
Гибким движением всего тела она поднялась с дивана, подошла к постели, наклонилась к
лицу матери, и в ее матовых глазах мать увидала что-то родное,
близкое и понятное.
Матери казалось, что Людмила сегодня иная, проще и
ближе ей. В гибких колебаниях ее стройного тела было много красоты и силы, несколько смягчавшей строгое и бледное
лицо. За ночь увеличились круги под ее глазами. И чувствовалось в ней напряженное усилие, туго натянутая струна в душе.
Он поставил чемодан около нее на лавку, быстро вынул папиросу, закурил ее и, приподняв шапку, молча ушел к другой двери. Мать погладила рукой холодную кожу чемодана, облокотилась на него и, довольная, начала рассматривать публику. Через минуту она встала и пошла на другую скамью,
ближе к выходу на перрон. Чемодан она легко держала в руке, он был невелик, и шла, подняв голову, рассматривая
лица, мелькавшие перед нею.
Все, что на время забылось им, что заволоклось новыми впечатлениями, — все это вдруг припомнилось ему с беспощадной ясностью: дом, сестры, брат, друг детских игр — кухаркин племянник Савка и, наконец, это дорогое,
близкое лицо, которое сегодня в приемной казалось таким просящим.
Неточные совпадения
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и
близкие люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного
лица. Все, казалось, оставили в швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и старый князь, и Вронский, и Сергей Иваныч.
«Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай», подумал Левин. Но он подошел
ближе, увидал
лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря на страшное изменение
лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.
Из-за густых ресниц ее блестящих глаз вдруг показались слезы. Она пересела
ближе к невестке и взяла ее руку своею энергическою маленькою рукой. Долли не отстранилась, но
лицо ее не изменяло своего сухого выражения. Она сказала:
— Ты с ума сошел! — вскрикнула она, покраснев от досады. Но
лицо его было так жалко, что она удержала свою досаду и, сбросив платья с кресла, пересела
ближе к нему. — Что ты думаешь? скажи всё.
Из
лиц же, бывших в Петербурге,
ближе и возможнее всех были правитель канцелярии и доктор.