Неточные совпадения
— Да вы не серчайте, чего
же! Я потому спросил, что у матери моей приемной тоже голова была пробита, совсем вот так,
как ваша. Ей, видите, сожитель пробил, сапожник, колодкой. Она была прачка,
а он сапожник. Она, — уже после того
как приняла меня за сына, — нашла его где-то, пьяницу, на свое великое горе. Бил он ее, скажу вам! У меня со страху кожа лопалась…
А потом страшное слово стало повторяться все чаще, острота его стерлась, и оно сделалось таким
же привычным ее уху,
как десятки других непонятных слов. Но Сашенька не нравилась ей, и, когда она являлась, мать чувствовала себя тревожно, неловко…
— Разве
же есть где на земле необиженная душа? Меня столько обижали, что я уже устал обижаться. Что поделаешь, если люди не могут иначе? Обиды мешают дело делать, останавливаться около них — даром время терять. Такая жизнь! Я прежде, бывало, сердился на людей,
а подумал, вижу — не стоит. Всякий боится,
как бы сосед не ударил, ну и старается поскорее сам в ухо дать. Такая жизнь, ненько моя!
—
Как же не помнить! — воскликнула мать. — Мне вчера Егор Иванович говорил, что его выпустили,
а про вас я не знала… Никто и не сказал, что вы там…
—
А —
как же? Это точно дождик — каждая капля зерно поит.
А начнете вы читать…
— Нет, Андрюша, — люди-то, я говорю! — вдруг с удивлением воскликнула она. — Ведь
как привыкли! Оторвали от них детей, посадили в тюрьму,
а они ничего, пришли, сидят, ждут, разговаривают, —
а? Уж если образованные так привыкают, что
же говорить о черном-то народе?..
— И дураки и умники — одним миром мазаны! — твердо сказал Николай. — Вот ты умник и Павел тоже, —
а я для вас разве такой
же человек,
как Федька Мазин, или Самойлов, или оба вы друг для друга? Не ври, я не поверю, все равно… и все вы отодвигаете меня в сторону, на отдельное место…
Полиция, жандармы, шпионы — все это наши враги, —
а все они такие
же люди,
как мы, так
же сосут из них кровь и так
же не считают их за людей.
—
А с другого бока взглянем — так увидим, что и француз рабочий, и татарин, и турок — такой
же собачьей жизнью живут,
как и мы, русский рабочий народ!
— Товарищи! — раздался голос Павла. — Солдаты такие
же люди,
как мы. Они не будут бить нас. За что бить? За то, что мы несем правду, нужную всем? Ведь эта правда и для них нужна. Пока они не понимают этого, но уже близко время, когда и они встанут рядом с нами, когда они пойдут не под знаменем грабежей и убийств,
а под нашим знаменем свободы. И для того, чтобы они поняли нашу правду скорее, мы должны идти вперед. Вперед, товарищи! Всегда — вперед!
— Главное, чтобы все они недолго сидели в тюрьме, скорее бы осудили их!
А как только сошлют — мы сейчас
же устроим Павлу Михайловичу побег, — он необходим здесь.
— Потом пошел в земский музей. Походил там, поглядел,
а сам все думаю —
как же, куда я теперь? Даже рассердился на себя. И очень есть захотелось! Вышел на улицу, хожу, досадно мне… Вижу — полицейские присматриваются ко всем. Ну, думаю, с моей рожей скоро попаду на суд божий!.. Вдруг Ниловна навстречу бежит, я посторонился да за ней, — вот и все!
— Видишь,
какие люди берутся за это? Пожилые уж, испили горя досыта, работали, отдыхать бы им пора,
а они — вот! Ты
же молодой, разумный, — эх, Степа…
— Гм! — говорил Николай в следующую минуту, глядя на нее через очки. — Кабы этот ваш мужичок поторопился прийти к нам! Видите ли, о Рыбине необходимо написать бумажку для деревни, ему это не повредит, раз он ведет себя так смело. Я сегодня
же напишу, Людмила живо ее напечатает…
А вот
как бумажка попадет туда?
— Все, которые грамотные, даже богачи читают, — они, конечно, не у нас берут… Они ведь понимают — крестьяне землю своей кровью вымоют из-под бар и богачей, — значит, сами и делить ее будут,
а уж они так разделят, чтобы не было больше ни хозяев, ни работников, —
как же! Из-за чего и в драку лезть, коли не из-за этого!
—
А ежели сегодня подрались всем миром — одолели, значит —
а завтра опять — один богат,
а другой беден, — тогда — покорно благодарю! Мы хорошо понимаем — богатство,
как сыпучий песок, оно смирно не лежит,
а опять потечет во все стороны! Нет, уж это зачем
же!
—
А ежели мужики за дровами приедут или там… вообще, —
как же я? Вязать? Это — не подойдет мне…
—
А у меня, видите ли, тоже вот,
как у Саши, была история! Любил девушку — удивительный человек была она, чудесный. Лет двадцати встретил я ее и с той поры люблю, и сейчас люблю, говоря правду! Люблю все так
же — всей душой, благодарно и навсегда…
Мать говорила с Павлом,
как и другие, о том
же — о платье, о здоровье,
а в груди у нее толкались десятки вопросов о Саше, о себе, о нем.
— Я знаю,
как сказать! Оттуда я проеду прямо в слободу, там у меня знакомый есть, Сизов, — так я скажу, что, мол, прямо из суда пришла к нему, горе, мол, привело.
А у него тоже горе — племянника осудили. Он покажет так
же. Видите?
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный…
Как же они едят,
а я не ем? Отчего
же я, черт возьми, не могу так
же? Разве они не такие
же проезжающие,
как и я?
Анна Андреевна. Вот хорошо!
а у меня глаза разве не темные? самые темные.
Какой вздор говорит!
Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)
А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид,
а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Мишка. Да для вас, дядюшка, еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать,
а вот
как барин ваш сядет за стол, так и вам того
же кушанья отпустят.
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с тобой теперь птицы сделались!
а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?