Цитаты со словом «и»
Рассеянно пробегая глазами газетный лист, я встретил фамилию — Коновалов
и, заинтересованный ею, прочитал следующее...
«Вчера ночью, в 3-й камере местного тюремного замка, повесился на отдушине печи мещанин города Мурома Александр Иванович Коновалов, 40 лет. Самоубийца был арестован в Пскове за бродяжничество
и пересылался этапным порядком на родину. По отзыву тюремного начальства, это был человек всегда тихий, молчаливый и задумчивый. Причиной, побудившей Коновалова к самоубийству, как заключил тюремный доктор, следует считать меланхолию».
Я прочитал эту краткую заметку
и подумал, что мне, может быть, удастся несколько яснее осветить причину, побудившую этого задумчивого человека уйти из жизни, — я знал его. Пожалуй, я даже и не вправе промолчать о нем: это был славный малый, а их не часто встречаешь на жизненном пути.
…Мне было восемнадцать лет, когда я встретил Коновалова. В то время я работал в хлебопекарне как «подручный» пекаря. Пекарь был солдат из «музыкальной команды», он страшно пил водку, часто портил тесто
и, пьяный, любил наигрывать на губах и выбивать пальцами на чем попало различные пьесы. Когда хозяин пекарни делал ему внушения за испорченный или опоздавший к утру товар, он бесился, ругал хозяина беспощадно и при этом всегда указывал ему на свой музыкальный талант.
— Передержал тесто! — кричал он, оттопыривая свои рыжие длинные усы, шлепая губами, толстыми
и всегда почему-то мокрыми. — Корка сгорела! Хлеб сырой! Ах ты, черт тебя возьми, косоглазая кикимора! Да разве я для этой работы родился на свет? Будь ты анафема с твоей работой, я — музыкант! Понял? Я — бывало, альт запьет — на альте играю; гобой под арестом — в гобой дую; корнет-а-пистон хворает — кто его может заменить? Я! Тим-тар-рам-да-дди! А ты — м-мужик, кацап! Давай расчет.
А хозяин, сырой
и пухлый человек, с разноцветными глазами и женоподобным лицом, колыхая животом, топал по полу короткими толстыми ногами и визгливым голосом вопил...
— Губитель! Разоритель! Христопродавец Иуда! — Растопырив короткие пальцы, он воздевал руки к небу
и вдруг громко, голосом, резавшим уши, возглашал: — А ежели я тебя за бунт в полицию?
— Слугу царя
и отечества в полицию? — ревел солдат и уже лез на хозяина с кулаками. Тот уходил, отплевываясь и взволнованно сопя. Это всё, что он мог сделать, — было лето, время, когда в приволжском городе трудно найти хорошего пекаря.
Такие сцены разыгрывались почти ежедневно. Солдат пил, портил тесто
и играл разные марши и вальсы или «нумера», как он говорил, хозяин скрежетал зубами, а мне в силу этого приходилось работать за двоих.
И я был весьма обрадован, когда однажды между хозяином и солдатом разыгралась такая сцена.
— Ну, солдат, — сказал хозяин, появляясь в пекарне с лицом сияющим
и довольным и с глазками, сверкавшими ехидной улыбкой, — ну, солдат, оттопыривай губы и играй походный марш!
— Чего еще?! — мрачно сказал солдат, лежавший на ларе с тестом
и, по обыкновению, полупьяный.
— Куда? — спросил солдат, спуская с ларя ноги
и чувствуя что-то недоброе.
— А так
и понимай, что больше я тебя держать не стану. Получи расчет и на все четыре стороны — марш!
Солдат привык чувствовать свою силу
и безвыходность положения хозяина, заявление последнего несколько отрезвило его: он понимал, как трудно ему с его плохим знанием ремесла найти себе место.
— Наработался, значит… — с горечью мотнул головой солдат. — Пососал ты из меня крови, высосал
и вон меня. Ловко! Ах ты — паук!
— Ты! кровососец паук — вот как! — убедительно сказал солдат
и, пошатываясь, пошел к двери.
Хозяин ехидно смеялся вслед ему,
и его глазки радостно сверкали.
— Новый-то — он старый. Моим подручным был. Ах, какой пекарь! Золото! Но тоже пьяница, и-их! Только он запоем тянет… Вот он придет, возьмется за работу
и месяца три-четыре учнет ломить, как медведь! Сна, покоя не знает, за ценой не стоит. Работает и поет! Так он, братец ты мой, поет, что даже слушать невозможно — тягостно делается на сердце. Поет, поет, потом учнет снова пить!
Хозяин вздохнул
и безнадежно махнул рукой.
—
И когда он запьет — нет ему тут никакого удержу. Пьет до тех пор, пока не захворает или не пропьется догола… Тогда стыдно ему бывает, что ли, он пропадает куда-то, как нечистый дух от ладана. А вот и он… Совсем пришел. Лё са?
На нем красная кумачовая рубаха, невероятно грязная
и рваная, холщовые широкие шаровары, на одной ноге остатки резинового ботика, на другой — кожаный опорок.
Светло-русые волосы на голове были спутаны,
и в них торчали щепочки, соломинки; всё это было и в его русой бороде, точно веером закрывавшей ему грудь.
— Проходи, Сашок, вот тебе подручный, — говорил хозяин, потирая руки
и любовно оглядывая могучую фигуру нового пекаря. Тот молча шагнул вперед, протянул мне длинную руку с богатырски широкой кистью; мы поздоровались; он сел на скамью, вытянул вперед ноги, посмотрел на них и сказал хозяину...
— Всё будет, не бойсь! Колпаки у меня есть; рубахи
и порты вечером будут. Знай работай пока что; я тебя знаю, кто ты есть. Не обижу… Коновалова никто не обидит, потому — он сам никого не обижает. Разве хозяин — зверь? Я сам тоже работал, знаю, как редька слезы выжимает… Ну, оставайтесь, значит, ребятушки, а я пойду…
Коновалов сидел на скамье
и молча, улыбаясь, осматривался вокруг.
Света мало, мало
и воздуха, но зато много сырости, грязи и мучной пыли.
В печи жарко горели длинные плахи дров,
и отраженное на серой стене пекарни пламя их колебалось и дрожало, точно беззвучно рассказывало о чем-то.
Сводчатый закопченный потолок давил своей тяжестью, от соединения дневного света с огнем печи образовалось неопределенное
и утомлявшее глаза освещение.
В окна с улицы лился глухой шум
и летела пыль. Коновалов осмотрел всё это, вздохнул и спросил скучным голосом...
Мы вышли к воротам
и сели на лавку.
— Здесь дышать можно. Я к пропасти этой сразу не привыкну, — не могу. Сам посуди, от моря я пришел… в Каспии на ватагах работал…
и вдруг сразу с широты такой — бух в яму!
Он с печальной улыбкой посмотрел на меня
и замолчал, пристально вглядываясь в прохожих и в проезжих.
Я сбоку смотрел на его овальное бледное лицо
и думал: «Что это за человек?» Но не решался заговорить с ним, потому что он был моим начальником и потому еще, что он внушал мне странное уважение.
Лоб у него был разрезан тремя тонкими морщинками, но по временам они разглаживались
и исчезали, и мне очень хотелось знать, о чем думает этот человек…
Развесив одну гору теста, замесив другую, мы сели пить чай; Коновалов сунул руку за пазуху
и спросил меня...
— Ты читать умеешь? На-ка вот, почитай, —
и подал мне смятый, запачканный листик бумаги.
— Кланяюсь
и целую тебя заочно.
Плохо мне
и очень скучно живется, не могу дождаться того дня, когда я уеду с тобой или буду жить вместе с тобой; надоела мне эта жизнь проклятая невозможно, хотя вначале и нравилась.
Упреков я тебе никаких не пишу, хоша я тобой
и разогорчена, потому что ты свинья — уехал, со мной не простился.
Но всё же ничего я от тебя, кроме хорошего, не видела: ты был один еще первый такой,
и я про это не забуду.
Тебе девицы говорили, что я убегу от тебя, если буду выключена; но это всё вздор
и чистая неправда.
Коновалов взял у меня письмо
и задумчиво стал вертеть его между пальцами одной руки, другою покручивая бороду.
— Проститутка… Видишь — о выключке пишет. Это значит, чтобы я полиции дал обещание, что женюсь на ней, тогда ей возвратят паспорт, а книжку у нее отберут,
и будет она с той поры свободная! Вник?
— Гм… — сказал Коновалов, почесав голову, — а пишешь ты неважно. Жалости нет в письме у тебя, слезы нет.
И опять же — я просил тебя ругать меня разными словами, а ты этого не написал…
— А чтобы она видела, что мне перед ней стыдно
и что я понимаю, как я перед ней виноват. А так что! Точно горох просыпал — написал! А ты слезу подпусти!
Пришлось подпустить в письмо слезу, что я с успехом
и выполнил. Коновалов удовлетворился и, положив мне руку на плечо, задушевно проговорил...
Я не сомневался в этом
и попросил его рассказать мне о Капитолине.
— Капитолина? Девочка она, — совсем дитя. Вятская, купеческая дочь была… Да вот свихнулась. Дальше — больше,
и пошла в публичный дом… Я — смотрю, ребенок совсем! Господи, думаю, разве так можно? Ну, и познакомился с ней. Она — плакать. Я говорю: «Ничего, потерпи! Я те отсюда вытащу — погоди!» И всё у меня было готово, деньги и всё… И вдруг я запил и очутился в Астрахани. Потом вот сюда попал. Известил ее обо мне один человек, и она написала мне письмо.
— Жениться, где мне! Ежели у меня запой — какой же я жених? Нет, так я это. Выключу ее —
и потом иди на все четыре стороны. Место себе найдет — может, человеком будет.
Цитаты из русской классики со словом «и»
Предложения со словом «и»
- Но вот пропали гиены. Потом пропали деревья. Не всё. Но много. А потом ещё и ещё больше. Гноллам стоило бы догадаться…
- – Дома, понимаешь ты, не подзарядились, по дороге у линии не остановились на зарядку – вот и будем теперь сидеть!
- Наконец он сел, подпёр локоть коленом, опустил голову на руку и стал смотреть то на огонь, то в пространство.
- (все предложения)
Значение слова «и»
И1, нескл., ср. Название девятой буквы русского алфавита.
И2, союз. I. соединительный. 1. Употребляется для соединения однородных членов предложения и предложений, представляющих собой однородные сообщения.
И3, частица усилит. 1. Употребляется для усиления значения слова, перед которым стоит, для выделения, подчеркивания его.
И4, междом. Обычно произносится удлиненно (и-и, и-и-и). Разг. 1. (ставится в начале реплики). Выражает несогласие со словами собеседника, возражение ему. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова И
Афоризмы русских писателей со словом «и»
- Как жить? С ощущением последнего дня и всегда с ощущением вечности.
- Народ — жертва зла. Но он же опора зла, а значит, и творец или, по крайней мере, питательная почва зла.
- Художник должен быть одновременно и грешником, и святым.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно