Бывало, в праздник выйду на улицу —
народ смотрит на меня любопытно, здороваются со мной иные степенно, а иной — со смешком, но все видят.
Неточные совпадения
А ещё лучше он по праздникам у кабака певал: встанет пред
народом, зажмурится крепко, так что на висках морщины лягут, да и заведёт;
смотришь на него — и словно песня в грудь ему из самой земли исходит: и слова ему земля подсказывает, и силу голосу дает. Стоят и сидят вокруг мужики; кто голову опустил и соломинку грызёт, иной
смотрит в рот Савёлке и весь светится, а бабы даже плачут, слушая.
Хожу по деревням,
посматриваю. Угрюм и дерзок
народ, не хочется ни с кем говорить.
Смотрят все подозрительно, видимо, опасаются, не украл бы чего.
А те парни, которые к Михайле ходят, всегда впереди, говорят громче всех и совершенно ничего не боятся. Раньше, когда я о
народе не думал, то и людей не замечал, а теперь
смотрю на них и всё хочу разнообразие открыть, чтобы каждый предо мной отдельно стоял. И добиваюсь этого и — нет: речи разные, и у каждого своё лицо, но вера у всех одна и намерение едино, — не торопясь, но дружно и усердно строят они нечто.
— Не считаю вас способным жить по плану, не ясному вам; вижу, что ещё не возникло в духе вашем сознание связи его с духом рабочего
народа. Вы для меня уже и теперь отточенная трением жизни, выдвинутая вперёд мысль
народа, но сами вы не так
смотрите на себя; вам ещё кажется, что вы — герой, готовый милостиво подать, от избытка сил, помощь бессильному. Вы нечто особенное, для самого себя существующее; вы для себя — начало и конец, а не продолжение прекрасного и великого бесконечного!
Стоял я на пригорке над озером и
смотрел: всё вокруг залито
народом, и течёт тёмными волнами тело народное к воротам обители, бьётся, плещется о стены её. Нисходит солнце, и ярко красны его осенние лучи. Колокола трепещут, как птицы, готовые лететь вслед за песнью своей, и везде — обнажённые головы людей краснеют в лучах солнца, подобно махровым макам.
У ворот обители перестал я видеть её и немного опамятовался,
смотрю вокруг: всюду праздник и праздничный гул, звон колокольный и властный говор
народа, в небе ярко пылает заря, и озеро оделось багрянцем её отражений.
Видел я её, мать мою, в пространстве между звёзд, и как гордо
смотрит она очами океанов своих в дали и глубины; видел её, как полную чашу ярко-красной, неустанно кипящей, живой крови человеческой, и видел владыку её — всесильный, бессмертный
народ.
Притом костюм его чрезвычайно важен, вкрасной рубашке народ узнает себя и своего. Аристократия думает, что, схвативши его коня под уздцы, она его поведет куда хочет и, главное, отведет от народа; но
народ смотрит на красную рубашку и рад, что дюки, маркизы и лорды пошли в конюхи и официанты к революционному вождю, взяли на себя должности мажордомов, пажей и скороходов при великом плебее в плебейском платье.
Сошлось много
народу смотреть, как она будет плакать и за гробом идти; тогда пастор, — он еще был молодой человек, и вся его амбиция была сделаться большим проповедником, — обратился ко всем и указал на Мари.
Неточные совпадения
С козою с барабанщицей // И не с простой шарманкою, // А с настоящей музыкой //
Смотрели тут они. // Комедия не мудрая, // Однако и не глупая, // Хожалому, квартальному // Не в бровь, а прямо в глаз! // Шалаш полным-полнехонек. //
Народ орешки щелкает, // А то два-три крестьянина // Словечком перекинутся — // Гляди, явилась водочка: //
Посмотрят да попьют! // Хохочут, утешаются // И часто в речь Петрушкину // Вставляют слово меткое, // Какого не придумаешь, // Хоть проглоти перо!
Шли долго ли, коротко ли, // Шли близко ли, далеко ли, // Вот наконец и Клин. // Селенье незавидное: // Что ни изба — с подпоркою, // Как нищий с костылем, // А с крыш солома скормлена // Скоту. Стоят, как остовы, // Убогие дома. // Ненастной, поздней осенью // Так
смотрят гнезда галочьи, // Когда галчата вылетят // И ветер придорожные // Березы обнажит… //
Народ в полях — работает. // Заметив за селением // Усадьбу на пригорочке, // Пошли пока — глядеть.
Государь, и весь двор, и толпы
народа — все
смотрели на них, — на него и на шедшего на лошадь дистанции впереди Махотина, когда они подходили к чорту (так назывался глухой барьер).
Анна, не отвечая мужу, подняла бинокль и
смотрела на то место, где упал Вронский; но было так далеко, и там столпилось столько
народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотела итти; но в это время подскакал офицер и что-то докладывал Государю. Анна высунулась вперед, слушая.
Старик, сидевший с ним, уже давно ушел домой;
народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались к ужину и ночлегу в лугу. Левин, не замечаемый
народом, продолжал лежать на копне и
смотреть, слушать и думать.
Народ, оставшийся ночевать в лугу, не спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином, потом опять песни и смехи.