А человек, за которым он следил, остановился у крыльца, ткнул пальцем кнопку звонка, снял шляпу, помахал ею в лицо себе и снова взбросил на голову. Стоя в пяти шагах у тумбы, Евсей жалобно
смотрел в лицо человека, чувствуя потребность что-то сказать ему. Тот заметил его, сморщил лицо и отвернулся. Сконфуженный, Евсей опустил голову.
Теперь, шагая по улице с ящиком на груди, он по-прежнему осторожно уступал дорогу встречным пешеходам, сходя с тротуара на мостовую или прижимаясь к стенам домов, но стал
смотреть в лица людей более внимательно, с чувством, которое было подобно почтению к ним. Человеческие лица вдруг изменились, стали значительнее, разнообразнее, все начали охотнее и проще заговаривать друг с другом, ходили быстрее, твёрже.
Неточные совпадения
Старик объяснил ему очень понятно, с жаром. Порою он отплёвывался, морщил
лицо, выражая отвращение к мерзости. Евсей
смотрел на старика и почему-то не верил
в его отвращение и поверил всему, что сказал хозяин о публичном доме. Но всё, что говорил старик о женщине, увеличило чувство недоверия, с которым он относился к хозяину.
Женщина была права,
в этом Евсея убеждало её спокойствие и всё его отношение к ней. Ему шёл уже пятнадцатый год, его влечение к смирной и красивой Раисе Петровне начинало осложняться тревожно приятным чувством. Встречая Раису всегда на минуты, он
смотрел ей
в лицо с тайным чувством стыдливой радости, она говорила с ним ласково, это вызывало
в груди его благодарное волнение и всё более властно тянуло к ней…
Он стоял у постели с дрожью
в ногах,
в груди, задыхаясь,
смотрел на её огромное, мягкое тело, на широкое, расплывшееся от усмешки
лицо. Ему уже не было стыдно, но сердце, охваченное печальным чувством утраты, обиженно замирало, и почему-то хотелось плакать. Он молчал, печально ощущая, что эта женщина чужда, не нужна, неприятна ему, что всё ласковое и хорошее, лежавшее у него
в сердце для неё, сразу проглочено её жадным телом и бесследно исчезло
в нём, точно запоздалая капля дождя
в мутной луже.
Климков слушал чтение и беседу, как сказку, и чувствовал, что слова входят
в голову ему и навсегда вклеиваются
в памяти. Полуоткрыв рот, он
смотрел выкатившимися глазами то на одного, то на другого, и, даже когда тёмный взгляд горбатого ощупал его
лицо, он не мигнул, очарованный происходившим.
В уборной перед зеркалом он внимательно рассматривал своё серое
лицо, угловатое, с острым маленьким носом и тонкими губами, искал на верхней губе признака усов,
смотрел в свои водянистые, неуверенные глаза.
Евсею казалось, что три пары глаз
смотрят на него подозрительно и сурово. Было неловко, и что-то горькое щипало
в горле. Вышла Маша, виновато улыбаясь, оглянула всех, и улыбка исчезла с её
лица.
— Я его знал года четыре тому назад! — рассказывал Макаров. Теперь
лицо у него как будто вдруг удлинилось, высохло, стали заметны кости, глаза раскрылись и, тёмные, твёрдо
смотрели вдаль. — Он выдал одного студента, который книжки нам давал читать, и рабочего Тихонова. Студента сослали, а Тихонов просидел около года
в тюрьме и помер от тифа…
Ему показалось, что стул опускается под ним и тошнота сейчас хлынет
в горло. Он откашлялся, осмотрел комнату, бедную, маленькую.
В окно
смотрела луна, круглая, точно
лицо Якова, огонь лампы казался досадно лишним.
Евсей отнёсся к его похвале равнодушно, а когда Саша ушёл, ему бросилось
в глаза острое, похудевшее
лицо Маклакова — шпион, сидя
в тёмном углу комнаты на диване,
смотрел оттуда
в лицо Евсея, покручивая свои усы. Во взгляде его было что-то задевшее Евсея, он отвернулся
в сторону.
Евсей встал со стула, недоверчиво взглянул
в смеющееся
лицо,
посмотрел вокруг.
Евсей, с радостью слушая эти слова, незаметно разглядывал молодое
лицо, сухое и чистое, с хрящеватым носом, маленькими усами и клочком светлых волос на упрямом подбородке. Человек сидел, упираясь спиной
в угол вагона, закинув ногу на ногу, он
смотрел на публику умным взглядом голубых глаз и, говорил, как имеющий власть над словами и мыслями, как верующий
в их силу.
«Нет, ты не ускользнешь от меня!» — кричал голова, таща за руку человека в вывороченном шерстью вверх овчинном черном тулупе. Винокур, пользуясь временем, подбежал, чтобы
посмотреть в лицо этому нарушителю спокойствия, но с робостию попятился назад, увидевши длинную бороду и страшно размалеванную рожу. «Нет, ты не ускользнешь от меня!» — кричал голова, продолжая тащить своего пленника прямо в сени, который, не оказывая никакого сопротивления, спокойно следовал за ним, как будто в свою хату.
Неточные совпадения
Анна
смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся
в морщинки пылью,
лицо Долли и хотела сказать то, что она думала, именно, что Долли похудела; но, вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и заговорила о себе.
Когда затихшего наконец ребенка опустили
в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку. С минуту он молчал и с тем же унылым
лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу на лбу, выступила ему на
лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он хотел не
смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять вглядывался
в это
лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано, и против воли своей с ужасом читал на нем то, чего он не хотел знать.
Никогда еще не проходило дня
в ссоре. Нынче это было
в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание
в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил
в комнату за аттестатом?
Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным
лицом? Он не то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
Он знал очень хорошо, что
в глазах этих
лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее
в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и
посмотрел на кузину.