Неточные совпадения
Поэтому, когда Евсей видел, что Яшка идёт драться,
Старик бросался
на землю, крепко, как мог, сжимал своё тело в ком, подгибая колени к животу, закрывал лицо и голову руками и молча отдавал бока и спину под кулаки брата.
Тогда раздался страшный вой, визг, многие бросились бежать, сбили
Старика с ног, и он упал лицом в лужу, а когда вскочил, то увидал, что к нему идёт, махая руками, огромный мужик и
на месте лица у него — ослепительно красное, дрожащее пятно.
— Однако тебе это всё равно. И колдун — человек. Ты вот что знай: город — он опасный, он вон как приучает людей: жена у человека
на богомолье ушла, а он сейчас
на её место стряпуху посадил и — балуется. А
старик такого примера показать не может… Я и говорю, что, мол, тебе с ним ладно будет, надо думать. Будешь ты жить за ним, как за кустом, сиди да поглядывай.
Евсей вздрогнул, стиснутый холодной печалью, шагнул к двери и вопросительно остановил круглые глаза
на жёлтом лице хозяина.
Старик крутил пальцами седой клок
на подбородке, глядя
на него сверху вниз, и мальчику показалось, что он видит большие, тускло-чёрные глаза. Несколько секунд они стояли так, чего-то ожидая друг от друга, и в груди мальчика трепетно забился ещё неведомый ему страх. Но
старик взял с полки книгу и, указывая
на обложку пальцем, спросил...
Старик сидел
на стуле, упираясь ладонями в колени. Он снял с головы шапочку и вытирал лысину платком. Очки его съехали
на конец носа, он смотрел в лицо Евсея через них. Теперь у него две пары глаз; настоящие — маленькие, неподвижные, тёмно-серого цвета, с красными веками.
Евсей вздрогнул, он не слышал, когда подошёл
старик, и, посмотрев
на свою работу, спросил...
В лавку устало опускался шум улицы, странные слова тали в нём, точно лягушки
на болоте. «Чего они делают?» — опасливо подумал мальчик и тихонько вздохнул, чувствуя, что отовсюду
на него двигается что-то особенное, но не то, чего он робко ждал. Пыль щекотала нос и глаза, хрустела
на зубах. Вспомнились слова дяди о
старике...
Жизнь его пошла ровно и гладко. Он хотел нравиться хозяину, чувствовал, понимал, что это выгодно для него, но относился к
старику с подстерегающей осторожностью, без тепла в груди. Страх перед людьми рождал в нём желание угодить им, готовность
на все услуги ради самозащиты от возможного нападения. Постоянное ожидание опасности развивало острую наблюдательность, а это свойство ещё более углубляло недоверие к людям.
Через несколько дней, убирая комнату, он нашёл
на полу смятый бумажный рубль, и когда за чаем
старик спросил его...
Другой раз он поднял у входа в лавку двадцать копеек и тоже отдал монету хозяину.
Старик опустил очки
на конец носа и, потирая двугривенный пальцами, несколько секунд молча смотрел в лицо мальчика.
Ему стало жалко Раису — зачем она сделалась женою человека, который говорит о ней дурно? И, должно быть, ей очень холодно лежать, голой
на кожаном диване. Мелькнула у него нехорошая мысль, но она подтверждала слова
старика о Раисе, и Евсей пугливо прогнал эту мысль.
Эти странные, оспаривающие кого-то восклицания, удивляя Евсея, пугали его, указывали
на таинственную двойственность жизни
старика.
Старик записал его
на отдельной бумажке, а когда пришёл Доримедонт и спросил: «Что новенького, Матвеевич?» — хозяин протянул ему бумажку и сказал, ухмыляясь...
Иногда в праздник хозяин запирал лавку и водил Евсея по городу. Ходили долго, медленно,
старик указывал дома богатых и знатных людей, говорил о их жизни, в его рассказах было много цифр, женщин, убежавших от мужей, покойников и похорон. Толковал он об этом торжественно, сухо и всё порицал. Только рассказывая — кто, от чего и как умер,
старик оживлялся и говорил так, точно дела смерти были самые мудрые и интересные дела
на земле.
Покупатель снова поправил очки, отодвинулся от него и засвистал громче, искоса присматриваясь к
старику. Потом, дёрнув головой кверху, он сразу стал прямее, вырос, погладил седые усы, не торопясь подошёл к своему товарищу, взял из его рук книгу, взглянул и бросил её
на стол. Евсей следил за ним, ожидая чего-то беспощадного для себя. Но сутулый дотронулся до руки товарища и сказал просто, спокойно...
Евсей упал бы, если б
старик не удерживал его
на ногах. Слова
старика сухо трещали в его груди, точно горох в погремушке…
Евсей отскочил в угол, он впервые видел хозяина таким злым, понимал, что в этой злобе много испуга — чувства, слишком знакомого ему, и, несмотря
на то, что сам он был опустошён страхом, ему всё-таки нравилась тревога
старика.
Маленький, пыльный
старик метался по лавке, точно крыса в западне. Он подбегал к двери, высовывал голову
на улицу, вытягивал шею, снова возвращался в лавку, ощупывал себя растерявшимися, бессильными руками и бормотал и шипел, встряхивая головой так, что очки его прыгали по лицу...
Войдя в свою комнату, он, перекрестясь, тяжело свалился
на чёрный диван. Всегда гладкий, теперь
старик весь был покрыт морщинами, лицо его съёжилось, платье повисло складками
на его встревоженном теле.
Старик вдруг тихо и подозрительно спросил, глядя
на Евсея...
В тёмный час одной из подобных сцен Раиса вышла из комнаты
старика со свечой в руке, полураздетая, белая и пышная; шла она, как во сне, качаясь
на ходу, неуверенно шаркая босыми ногами по полу, глаза были полузакрыты, пальцы вытянутой вперёд правой руки судорожно шевелились, хватая воздух. Пламя свечи откачнулось к её груди, красный, дымный язычок почти касался рубашки, освещая устало открытые губы и блестя
на зубах.
— Ш-ш! — остановила она и, коснувшись Евсея, точно опираясь
на него, снова прошла в комнату
старика.
— Ах, надоел ты мне, проклятый! — сдавленным голосом выговорила Раиса. Выхватив из-под его головы подушку, бросила её в лицо
старика, навалилась
на неё грудью и забормотала...
— Вы мне мешаете! — крикнул
старик, не глядя
на неё.
В глазах Климкова внимание людей к
старику ещё более выделяло его
на особое место.
— Иоанн! — повторил
старик, ставя лампу
на стол. — Имя человека много значит…
Дудка относился к нему внимательно и добродушно, но часто в его глазах блестела насмешливая улыбка, вызывая у Климкова смущение и робость. Когда приходил горбатый, лицо
старика становилось озабоченным, голос звучал строго, и почти
на все речи друга он отрывисто возражал...
— Запомните эту, которая смеётся, и
старика рядом с ней! — внятным шёпотом говорил Маклаков. — Её зовут Сарра Лурье, акушерка, квартирует
на Садовой, дом — семь. Сидела в тюрьме, была в ссылке. Очень ловкая женщина!
Старик тоже бывший ссыльный, журналист…
— Конечно, Тимофей Васильевич, судьбе жизни
на хвост не наступишь, по закону господа бога, дети растут,
старики умирают, только всё это нас не касается — мы получили своё назначение, — нам указали: ловите нарушающих порядок и закон, больше ничего! Дело трудное, умное, но если взять его
на сравнение — вроде охоты…
Саша, стоя рядом с Ясногурским, начал шептать ему
на ухо.
Старик сердито отмахнулся, заговорил громче...
— Будет! Взял я грехов
на себя довольно. За Волгой есть у меня дядя, древний
старик, — вся моя родня
на земле. Пойду к нему! Он — пчеляк. Молодой был — за фальшивые бумажки судился…
Старик колыхнулся, сполз с кресла
на пол, одной рукой он схватил ножку стола, другую протянул к Евсею и громким шёпотом забормотал...