Стучали в ворота, Матвей слышал стук, но не отпирал и никого не позвал. Выскочил из амбара весёлый Михайло и, словно козёл, прыгая по лужам, впустил во двор маленького,
чёрного попа и высокого, рыжего дьячка; поп, подбирая рясу, как баба сарафан, громко ворчал...
Неточные совпадения
Хоронили отца пышно, со всеми
попами города и хором певчих; один из них, пожарный Ключарёв, с огромною, гладко остриженною головою и острой, иссиня-чёрной бородой, пел громче всех и всю дорогу оглядывался на Матвея с неприятным, подавляющим любопытством.
Вдруг, точно во сне, перед ним встали
поп и Сеня Комаровский:
поп,
чёрный, всклокоченный, махал руками, подпрыгивал, и сначала казалось, что он ругается громким, яростным шёпотом, но скоро его речь стала понятной и удивила Кожемякина, подняв его на ноги.
Принесли Хряпова на кладбище и зарыли его;
поп Александр торопливо снял ризу, оделся в
чёрное, поглядел на всех исподлобья огромными глазами, нахлобучил до ушей измятую шляпу, быстро пошёл между могил, и походка его напомнила Матвею Савельеву торопливый полёт испуганной птицы.
Он был дитя, когда в тесовый гроб // Его родную с пеньем уложили. // Он помнил, что над нею
черный поп // Читал большую книгу, что кадили, // И прочее… и что, закрыв весь лоб // Большим платком, отец стоял в молчанье. // И что когда последнее лобзанье // Ему велели матери отдать, // То стал он громко плакать и кричать, // И что отец, немного с ним поспоря, // Велел его посечь… (конечно, с горя).
Потом зачали все в одно слово говорить, что надо беспременно в Городец за
черным попом посылать или поближе куда-нибудь за старцем каким, потому что всегдашнее желание матушки Манефы было перед кончиной принять великую схиму…
Неточные совпадения
Знакомый, уютный кабинет
Попова был неузнаваем; исчезли цветы с подоконников, на месте их стояли аптечные склянки с хвостами рецептов, сияла насквозь пронзенная лучом солнца бутылочка красных
чернил, лежали пухлые, как подушки, «дела» в синих обложках; торчал вверх дулом старинный пистолет, перевязанный у курка галстуком белой бумажки.
Теперь, когда
попу, точно на смех, грубо остригли космы на голове и бороду, — обнаружилось раздерганное, темненькое, почти синее лицо,
черные зрачки, застывшие в синеватых, масляных белках, и большой нос, прямой, с узкими ноздрями, и сдвинутый влево, отчего одна половина лица казалась больше другой.
Свершилась казнь. Народ беспечный // Идет, рассыпавшись, домой // И про свои работы вечны // Уже толкует меж собой. // Пустеет поле понемногу. // Тогда чрез пеструю дорогу // Перебежали две жены. // Утомлены, запылены, // Они, казалось, к месту казни // Спешили, полные боязни. // «Уж поздно», — кто-то им сказал // И в поле перстом указал. // Там роковой намост ломали, // Молился в
черных ризах
поп, // И на телегу подымали // Два казака дубовый гроб.
Года через два-три исправник или становой отправляются с
попом по деревням ревизовать, кто из вотяков говел, кто нет и почему нет. Их теснят, сажают в тюрьму, секут, заставляют платить требы; а главное,
поп и исправник ищут какое-нибудь доказательство, что вотяки не оставили своих прежних обрядов. Тут духовный сыщик и земский миссионер подымают бурю, берут огромный окуп, делают «
черная дня», потом уезжают, оставляя все по-старому, чтоб иметь случай через год-другой снова поехать с розгами и крестом.
—
Черной дня, когда исправник да
поп приедут. Вот о последнем-то я и хочу рассказать вам кое-что.
Поп у нас превращается более и более в духовного квартального, как и следует ожидать от византийского смирения нашей церкви и от императорского первосвятительства.