Неточные совпадения
— Почему они так кричат? Кажется, что вот сейчас начнут бить друг друга, а потом садятся к столу, пьют
чай, водку, глотают грибы… Писательша все время гладила
меня по спине, точно
я — кошка.
—
Я питаюсь только вареным рисом,
чаем, хлебом. И — кто же это завтракает во втором часу? — спросил он, взглянув на стенные часы.
— Да, — сказал он, мигнув. —
Я должен идти вниз,
чай пить. Гм…
— Зайдешь?
Я на новой квартире живу.
Чаю выпьем.
— У
меня тридцать восемь и шесть, — слышал он тихий и виноватый голос. — Садитесь.
Я так рада. Тетя Тася, сделайте
чай, — хорошо?
— Когда роешься в книгах — время течет незаметно, и вот
я опоздал домой к
чаю, — говорил он, выйдя на улицу, морщась от солнца. В разбухшей, измятой шляпе, в пальто, слишком широком и длинном для него, он был похож на банкрота купца, который долго сидел в тюрьме и только что вышел оттуда. Он шагал важно, как гусь, держа руки в карманах, длинные рукава пальто смялись глубокими складками. Рыжие щеки Томилина сыто округлились, голос звучал уверенно, и в словах его Клим слышал строгость наставника.
— Пойдемте в трактир,
я буду обедать, а вы —
чай пить. Есть вы там не станете, плохо для вас, а
чай дают — хороший.
— Был
я там, — сказал Христос печально,
А Фома-апостол усмехнулся
И напомнил: —
Чай, мы все оттуда. —
Поглядел Христос во тьму земную
И спросил Угодника Николу:
— Кто это лежит там, у дороги,
Пьяный, что ли, сонный аль убитый?
— Нет, — ответил Николай Угодник. —
Это просто Васька Калужанин
О хорошей жизни замечтался.
— Впрочем — ничего
я не думал, а просто обрадовался человеку. Лес, знаешь. Стоят обугленные сосны, буйно цветет иван-чай. Птички ликуют, черт их побери. Самцы самочек опевают. Мы с ним, Туробоевым, тоже самцы, а петь нам — некому. Жил
я у помещика-земца, антисемит, но, впрочем, — либерал и надоел он
мне пуще овода. Жене его под сорок, Мопассанов читает и мучается какими-то спазмами в животе.
— Фу! Это — эпидемия какая-то! А знаешь, Лидия увлекается философией, религией и вообще… Где Иноков? — спросила она, но тотчас же, не ожидая ответа, затараторила: — Почему не пьешь
чай?
Я страшно обрадовалась самовару. Впрочем, у одного эмигранта в Швейцарии есть самовар…
— Вообще выходило у него так, что интеллигенция — приказчица рабочего класса, не более, — говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан
чаю. — «Нет, сказал
я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!» Вы, марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь в позицию приказчиков рабочего класса, но у немцев есть Бебель, Адлер да — мало ли? А у вас — таких нет, да и не дай бог, чтоб явились… провожать рабочих в Кремль, на поклонение царю…
— Он — дурак, но хочет играть большую роль, вот что, по-моему, — довольно спокойно сказала Татьяна. — Варя, дайте чашку крепкого
чая Любаше, и
я прогоню ее домой, она нездорова.
— С удовольствием, но — без прислуги, а? Там — подали
чай, бутерброды, холодные котлеты, но
я… поспешил уйти. Вечерок — не из удачных.
— Самоубивец твой
чай пьет, генералов угощает: спасибо за службу! А ты
мне зубы хочешь заговорить…
Позвал
меня к себе,
чай пить.
— А ты уступи, Клим Иванович! У
меня вот в печенке — камни, в почках — песок,
меня скоро черти возьмут в кухарки себе, так
я у них похлопочу за тебя, ей-ей! А? Ну, куда тебе, козел в очках, деньги? Вот, гляди,
я свои грешные капиталы семнадцать лет все на девушек трачу, скольких в люди вывела, а ты — что, а? Ты, поди-ка, и на бульвар ни одной не вывел, праведник! Ни одной девицы не совратил,
чай?
Потом он ел холодную, безвкусную телятину, пил перепаренный, горьковатый
чай и старался вспомнить слова летописца Пимена: «Недаром… свидетелем господь
меня поставил» — и не мог вспомнить: свидетелем чего?
—
Я говорю Якову-то: товарищ, отпустил бы солдата, он — разве злой? Дурак он, а — что убивать-то, дураков-то? Михайло — другое дело, он тут кругом всех знает — и Винокурова, и Лизаветы Константиновны племянника, и Затесовых, — всех! Он ведь покойника Митрия Петровича сын, — помните,
чай, лысоватый, во флигере у Распоповых жил, Борисов — фамилия? Пьяный человек был, а умница, добряк.
«
Мне тридцать пять, она — моложе
меня года на три, четыре», — подсчитал он, а Марина с явным удовольствием пила очень душистый
чай, грызла домашнее печенье, часто вытирала яркие губы салфеткой, губы становились как будто еще ярче, и сильнее блестели глаза.
— Да, исчезли, — подтвердил он и, так как она молчала, прихлебывая
чай, сказал недоуменно: — Ты не обидишься, если
я скажу… повторю, что все-таки трудно понять, как ты, умница такая…
— Сегодня он — между прочим — сказал, что за хороший процент банкир может дать денег хоть на устройство землетрясения. О банкире — не знаю, но Захар — даст. Завтракать — рано, — сказала она, взглянув на часы. —
Чаю хочешь? Еще не пил? А
я уже давно…
— Вот все
чай пью, — говорила она, спрятав ‹лицо› за самоваром. — Пусть кипит вода, а не кровь.
Я, знаешь, трусиха, заболев — боюсь, что умру. Какое противное, не русское слово — умру.
— Едемте ко
мне,
чай пить.
— Это — музыка Мейербера к трагедии Эсхила «Эвмениды». На сундуке играть ее — нельзя, да и забыл
я что-то. А —
чаю дадут?
— На
чай оставил три пятака, боров! Самарский купец из казаков уральских. Знаменито богат, у него башкирской земли целая Франция.
Я его в Нижнем на ярмарке видал, — кутнуть умеет! Зверь большого азарта, картежник, распутник, пьяница.
— Это хорошо, что вы пришли, будем
чай пить, расскажите про Москву. А то Евгений все учит
меня.
— Все находят, что старше. Так и должно быть. На семнадцатом году у
меня уже был ребенок. И
я много работала. Отец ребенка — художник, теперь — говорят — почти знаменитый, он за границей где-то, а тогда мы питались
чаем и хлебом. Первая моя любовь — самая голодная.
— Мой муж — старый народник, — оживленно продолжала Елена. — Он любит все это: самородков, самоучек… Самоубийц, кажется, не любит. Самодержавие тоже не любит, это уж такая старинная будничная привычка, как
чай пить.
Я его понимаю: люди, отшлифованные гимназией, университетом, довольно однообразны, думают по книгам, а вот такие… храбрецы вламываются во все за свой страх. Варвары…
Я — за варваров, с ними не скучно!
—
Я —
чаю, — сказал Тагильский.
— Интересен
мне, ваше благородие, вопрос — как вы думаете: кто человек на земле — гость али хозяин? — неожиданно и звонко спросил Осип. Вопрос этот сразу прекратил разговоры плотников, и Самгин, отметив, что на него ожидающе смотрит большинство плотников, понял, что это вопрос знакомый, интересный для них. Обняв ладонями кружку
чая, он сказал...
«
Я не первый раз вижу, как убивают», — напомнил он себе, но это не помогло, и, согнувшись над столом, он глотал остывший, противный
чай, слушая пониженные голоса.
— Он у
меня очень нервный. Ночей не спит, все думает, все сочиняет да крепкий
чай пьет.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на
чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую
я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право,
мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на
чай.
Городничий. Хорошо, хорошо, и дело ты говоришь. Там
я тебе дал на
чай, так вот еще сверх того на баранки.
Он больше виноват: говядину
мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда,
я должен был выбросить его за окно. Он
меня морил голодом по целым дням…
Чай такой странный: воняет рыбой, а не
чаем. За что ж
я… Вот новость!
И гнется, да не ломится, // Не ломится, не валится… // Ужли не богатырь? // «Ты шутишь шутки, дедушка! — // Сказала
я. — Такого-то // Богатыря могучего, //
Чай, мыши заедят!»