Неточные совпадения
Являлся доктор Сомов, чернобородый, мрачный; остановясь в двери, на пороге, он осматривал всех выпуклыми, каменными
глазами из-под бровей, похожих на усы, и спрашивал хрипло...
Но раньше чем они успели кончить завтрак,
явился Игорь Туробоев, бледный, с синевой под
глазами, корректно расшаркался пред матерью Клима, поцеловал ей руку и, остановясь пред Варавкой, очень звонко объявил, что он любит Лиду, не может ехать в Петербург и просит Варавку…
Его особенно смущал взгляд
глаз ее скрытого лица, именно он превращал ее в чужую. Взгляд этот, острый и зоркий, чего-то ожидал, искал, даже требовал и вдруг, становясь пренебрежительным, холодно отталкивал. Было странно, что она разогнала всех своих кошек и что вообще в ее отношении к животным
явилась какая-то болезненная брезгливость. Слыша ржанье лошади, она вздрагивала и морщилась, туго кутая грудь шалью; собаки вызывали у нее отвращение; даже петухи, голуби были явно неприятны ей.
Макаров, посвистывая громко и дерзко, смотрел на все
глазами человека, который только что
явился из большого города в маленький, где ему не нравится.
Не зная, что делать с собою, Клим иногда шел во флигель, к писателю. Там
явились какие-то новые люди: носатая фельдшерица Изаксон; маленький старичок, с
глазами, спрятанными за темные очки, то и дело потирал пухлые руки, восклицая...
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту, в оранжевый платок и смотрела на людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных
глаз. Климу казалось, что в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии
явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось,
глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках
явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
Идти к ней вечером — не хотелось, но он сообразил, что, если не пойдет, она
явится сама и, возможно, чем-нибудь скомпрометирует его в
глазах брата, нахлебников, Марины.
Она стала молчаливее и говорила уже не так жарко, не так цветисто, как раньше. Ее нежность стала приторной, в обожающем взгляде
явилось что-то блаженненькое. Взгляд этот будил в Климе желание погасить его полуумный блеск насмешливым словом. Но он не мог поймать минуту, удобную для этого; каждый раз, когда ему хотелось сказать девушке неласковое или острое слово,
глаза Нехаевой, тотчас изменяя выражение, смотрели на него вопросительно, пытливо.
Крепко сжав губы, широко открыв
глаза, она смотрела в упор и как бы сквозь него; на смуглом лице
являлась тень неведомых дум.
На
глазах Сомовой
явились слезы, она вынула платок, сконфуженно отерла
глаза и усмехнулась...
Когда он, один, пил чай,
явились Туробоев и Варавка, серые, в пыльниках; Варавка был похож на бочку, а Туробоев и в сером, широком мешке не потерял своей стройности, а сбросив с плеч парусину, он показался Климу еще более выпрямленным и подчеркнуто сухим. Его холодные
глаза углубились в синеватые тени, и что-то очень печальное, злое подметил Клим в их неподвижном взгляде.
Лютов подпрыгивал, размахивал руками, весь разрываясь, но говорил все тише, иногда — почти шепотом. В нем
явилось что-то жуткое, пьяное и действительно страстное, насквозь чувственное. Заметно было, что Туробоеву тяжело слушать его шепот и тихий вой, смотреть в это возбужденное, красное лицо с вывихнутыми
глазами.
Клим никогда еще не видел ее такой оживленной и властной. Она подурнела, желтоватые пятна
явились на лице ее, но в
глазах было что-то самодовольное. Она будила смешанное чувство осторожности, любопытства и, конечно, те надежды, которые волнуют молодого человека, когда красивая женщина смотрит на него ласково и ласково говорит с ним.
В этих мыслях, неожиданных и обидных, он прожил до вечера, а вечером
явился Макаров, расстегнутый, растрепанный, с опухшим лицом и красными
глазами. Климу показалось, что даже красивые, крепкие уши Макарова стали мягкими и обвисли, точно у пуделя. Дышал он кабаком, но был трезв.
В двери
явилась Лидия. Она встала, как бы споткнувшись о порог, которого не было; одной рукой схватилась за косяк, другой прикрыла
глаза.
Появлялась Варвара, непричесанная, в ночных туфлях, в измятой блузе; мрачно сверкая
глазами, она минуту-две слушала рассказ Клима, исчезала и
являлась снова.
Капитан Горталов, бывший воспитатель в кадетском корпусе, которому запретили деятельность педагога, солидный краевед, талантливый цветовод и огородник, худощавый, жилистый, с горячими
глазами, доказывал редактору, что протуберанцы
являются результатом падения твердых тел на солнце и расплескивания его массы, а у чайного стола крепко сидел Радеев и говорил дамам...
Глаза Клима, жадно поглотив царя, все еще видели его голубовато-серую фигуру и на красивеньком лице — виноватую улыбку. Самгин чувствовал, что эта улыбка лишила его надежды и опечалила до слез. Слезы
явились у него раньше, но это были слезы радости, которая охватила и подняла над землею всех людей. А теперь вслед царю и затихавшему вдали крику Клим плакал слезами печали и обиды.
В сиповатом голосе Робинзона звучала грусть, он пытался прикрыть ее насмешливыми улыбками, но это не удавалось ему. Серые тени
являлись на костлявом лице, как бы зарождаясь в морщинах под выгоревшими
глазами,
глаза лихорадочно поблескивали и уныло гасли, прикрываясь ресницами.
Но тотчас же над переносьем его
явилась глубокая складка, сдвинула густые брови в одну линию, и на секунду его круглые
глаза ночной птицы как будто слились в один
глаз, формою как восьмерка. Это было до того странно, что Самгин едва удержался, чтоб не отшатнуться.
Являлся женоподобно красивый иконописец из мастерской Рогожина Павел Одинцов и лысоватый, непоседливый резчик по дереву Фомин, человек неопределенного возраста, тощий, с лицом крысы, с волосатой бородавкой на правой щеке и близоруко прищуренными, но острыми
глазами.
Он сильно разбух, щеки оплыли, под
глазами вздулись мешки, но
глаза стали еще острее, злей, а борода выцвела, в ней
явился свинцовый блеск.
Вскоре
явилась Любаша Сомова; получив разрешение жить в Москве, она снова заняла комнату во флигеле. Она немножко похудела и как будто выросла, ее голубые
глаза смотрели на людей еще более доброжелательно; Татьяна Гогина сказала Варваре...
У Омона Телепнева выступала в конце программы, разыгрывая незатейливую сцену: открывался занавес, и пред
глазами «всей Москвы»
являлась богато обставленная уборная артистки; посреди ее, у зеркала в три створки и в рост человека, стояла, спиною к публике, Алина в пеньюаре, широком, как мантия.
Он усмехался с ироническим сожалением. В нем
явилось нечто важное и самодовольное; ходил он медленно, выгибая грудь, как солдат; снова отрастил волосы до плеч, но завивались они у него уже только на концах, а со щек и подбородка опускались тяжело и прямо, как нитки деревенской пряжи. В пустынных
глазах его сгустилось нечто гордое, и они стали менее прозрачны.
Карие
глаза стали задумчивее, мягче, и хотя он не казался постаревшим, но
явилось в нем что-то печальное.
Из Петербурга Варвара приехала заметно похорошев; под
глазами, оттеняя их зеленоватый блеск,
явились интересные пятна; волосы она заплела в две косы и уложила их плоскими спиралями на уши, на виски, это сделало лицо ее шире и тоже украсило его. Она привезла широкие платья без талии, и, глядя на них, Самгин подумал, что такую одежду очень легко сбросить с тела. Привезла она и новый для нее взгляд на литературу.
Поздно вечером к нему в гостиницу
явился человек среднего роста, очень стройный, но голова у него была несоразмерно велика, и поэтому он казался маленьким. Коротко остриженные, но прямые и жесткие волосы на голове торчали в разные стороны, еще более увеличивая ее. На круглом, бритом лице — круглые выкатившиеся
глаза, толстые губы, верхнюю украшали щетинистые усы, и губа казалась презрительно вздернутой. Одет он в белый китель, высокие сапоги, в руке держал солидную палку.
Являлся чиновник особых поручений при губернаторе Кианский, молодой человек в носках одного цвета с галстуком, фиолетовый протопоп Славороссов; благообразный, толстенький тюремный инспектор Топорков, человек с голым черепом, похожим на огромную, уродливую жемчужину «барок», с невидимыми
глазами на жирненьком лице и с таким же, почти невидимым, носом, расплывшимся между розовых щечек, пышных, как у здорового ребенка.
Самгин пил чай, незаметно рассматривая знакомое, но очень потемневшее лицо, с черной эспаньолкой и небольшими усами. В этом лице
явилось что-то аскетическое и еврейское, но
глаза не изменились, в них, как раньше, светился неприятно острый огонек.
Дома Самгин заказал самовар, вина, взял горячую ванну, но это мало помогло ему, а только ослабило. Накинув пальто, он сел пить чай. Болела голова, начинался насморк, и режущая сухость в
глазах заставляла закрывать их. Тогда из тьмы
являлось голое лицо, масляный череп, и в ушах шумел тяжелый голос...
Самгин швырнул газету прочь, болели
глаза, читать было трудно, одолевал кашель. Дмитрий
явился поздно вечером, сообщил, что он переехал в ту же гостиницу, спросил о температуре, пробормотал что-то успокоительное и убежал, сказав...
«Жажда развлечений, привыкли к событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего не оставляя в памяти Самгина; говорили больше о том, что дорожает мясо, масло и прекратился подвоз дров. Казалось, что весь город выжидающе притих. Людей обдувал не сильный, но неприятно сыроватый ветер, в небе
являлись голубые пятна, напоминая
глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами. В общем было как-то слепо и скучно.
Явилась Дуняша, и хотя
глаза ее были заплаканы, начала она с того, что, обняв Клима за шею, поцеловала в губы, прошептав...
Самгин слушал и улыбался. Красавец Миша внес яростно кипевший самовар и поглядел на гостя сердитым взглядом чернобровых
глаз, — казалось, он хочет спросить о чем-то или выругаться, но
явилась Марина, говоря...
Она, видимо, сильно устала, под
глазами ее легли тени, сделав
глаза глубже и еще красивей. Ясно было, что ее что-то волнует, — в сочном голосе
явилась новая и резкая нота, острее и насмешливей улыбались
глаза.
Поздно вечером к нему
явились люди, которых он встретил весьма любезно, полагая, что это — клиенты: рослая, краснощекая женщина, с темными
глазами на грубоватом лице, одетая просто и солидно, а с нею — пожилой лысоватый человек, с остатками черных, жестких кудрей на остром черепе, угрюмый, в дымчатых очках, в измятом и грязном пальто из парусины.
Самгин, не вслушиваясь в ее слова, смотрел на ее лицо, — оно не стало менее красивым, но
явилось в нем нечто незнакомое и почти жуткое: ослепительно сверкали
глаза, дрожали губы, выбрасывая приглушенные слова, и тряслись, побелев, кисти рук. Это продолжалось несколько секунд. Марина, разняв руки, уже улыбалась, хотя губы еще дрожали.
Закрыл
глаза, и во тьме
явилось стройное, нагое, розоватое тело женщины.
Но все-таки он позвонил,
явился дежурный слуга, и через пяток минут, выпив стакан вкусного вина, Самгин осмотрел комнату
глазами человека, который только что вошел в нее.
Самгин увидел, что пухлое, почти бесформенное лицо Бердникова вдруг крепко оформилось, стало как будто меньше, угловато, да скулах выступили желваки, заострился нос, подбородок приподнялся вверх, губы плотно сжались, исчезли, а в
глазах явился какой-то медно-зеленый блеск. Правая рука его, опущенная через ручку кресла, густо налилась кровью.
Прошло еще минут пять, прежде чем
явились санитары с носилками, вынесли ее, она уже молчала, и на потемневшем лице ее тускло светились неприятно зеленые, как бы злые
глаза.
Картежники
явились, разделенные на обрадованных и огорченных. Радость сияла на лице Дронова и в
глазах важно надутого лица Ореховой, — рыженькая дама нервно подергивала плечом, Ногайцев, сунув руки в карманы, смотрел в потолок.
Явилась знакомая — плоскогрудая, тонкогубая женщина в кружевной наколке на голове, важно согнув шею, она молча направила стеклянные
глаза в лицо Самгина, а девчушка тревожно и торопливо говорила, указывая на него пальцем...
За спиною Самгина открылась дверь и повеяло крепкими духами. Затем около него
явилась женщина среднего роста, в пестром облаке шелка, кружев, в меховой накидке на плечах, в тяжелой чалме волос, окрашенных в рыжий цвет, румяная, с задорно вздернутым носом, синеватыми
глазами, с веселой искрой в них. Ее накрашенный рот улыбался, обнажая мелкие мышиные зубы, вообще она была ослепительно ярка.
Явились еще двое фрачников с портфелями, и один из них, черноволосый, высоколобый, с провалившимися внутрь черепа
глазами и желчным лицом, сердито говорил...
Изредка
являлся Дронов, почти всегда нетрезвый, возбужденный, неряшливо одетый,
глаза — красные, веки опухли.
Уже смеркалось, когда
явился веселый, румяный Фроленков и с ним трое мужиков: один — тоже высокий, широколобый, рыжий, на деревянной ноге, с палочкой в мохнатой лапе, суровое, носатое лицо окружено аккуратно подстриженной бородой,
глаза спрятаны под густыми бровями, на его могучей фигуре синий кафтан; другой — пониже ростом, лысый, седобородый, курносый, в полукафтанье на вате, в сапогах из какой-то негнущейся кожи, точно из кровельного железа.
Рядом с ним
явился старичок, накрытый красным одеялом, поддерживая его одною рукой у ворота, другую он поднимал вверх, но рука бессильно падала. На сморщенном, мокром от слез лице его жалобно мигали мутные, точно закоптевшие
глаза, а веки были красные, как будто обожжены.