Дмитрий Самгин стукнул ложкой по краю стола и открыл рот, но ничего не сказал, только чмокнул губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то
шептать в ухо Спивак. Она была в светло-голубом, без глупых пузырей на плечах, и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица и неласковый блеск спокойных глаз. Клим заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно кивнула Кутузову.
Она будила его чувственность, как опытная женщина, жаднее, чем деловитая и механически ловкая Маргарита, яростнее, чем голодная, бессильная Нехаева. Иногда он чувствовал, что сейчас потеряет сознание и, может быть, у него остановится сердце. Был момент, когда ему казалось, что она плачет, ее неестественно горячее тело несколько минут вздрагивало как бы от сдержанных и беззвучных рыданий. Но он не был уверен, что это так и есть, хотя после этого она перестала настойчиво
шептать в уши его...
Это было глупо, смешно и унизительно. Этого он не мог ожидать, даже не мог бы вообразить, что Дуняша или какая-то другая женщина заговорит с ним в таком тоне. Оглушенный, точно его ударили по голове чем-то мягким, но тяжелым, он попытался освободиться из ее крепких рук, но она, сопротивляясь, прижала его еще сильней и горячо
шептала в ухо ему...
Говорила она с акцентом, сближая слова тяжело и медленно. Ее лицо побледнело, от этого черные глаза ушли еще глубже, и у нее дрожал подбородок. Голос у нее был бесцветен, как у человека с больными легкими, и от этого слова казались еще тяжелей. Шемякин, сидя в углу рядом с Таисьей, взглянув на Розу, поморщился, пошевелил усами и что-то
шепнул в ухо Таисье, она сердито нахмурилась, подняла руку, поправляя волосы над ухом.
Неточные совпадения
— Не очень он уверен
в этом, —
шепнул Варавка
в розовое
ухо Веры Петровны.
Минуты две четверо
в комнате молчали, прислушиваясь к спору на террасе, пятый, Макаров, бесстыдно спал
в углу, на низенькой тахте. Лидия и Алина сидели рядом, плечо к плечу, Лидия наклонила голову, лица ее не было видно, подруга что-то
шептала ей
в ухо. Варавка, прикрыв глаза, курил сигару.
Тагильский снова начал
шептать что-то
в ухо рыженького, тот уныло соглашался.
Он взглянул на Любашу, сидевшую
в углу дивана с надутым и обиженным лицом. Адъютант положил пред ним бумаги Клима, наклонился и несколько секунд
шептал в серое
ухо. Начальник, остановив его движением руки, спросил Клима...
Плясать кончили, публика неистово кричала, аплодировала, китаец, взяв русалку под руку, вел ее
в буфет, где тоже орали, как на базаре, китаец заглядывал
в лицо Варвары,
шептал ей что-то, лицо его нелепо расширялось, таяло, улыбался он так, что
уши передвинулись к затылку. Самгин отошел
в угол, сел там и, сняв маску, спрятал ее
в карман.
— Никаких пунктов! — горячо
шепнула Варвара
в ухо мужа. — Ни за что! Я — не могу, не допущу…
— У тебя ужасное лицо, что ты? —
шептала Марина
в ухо Самгину, — он пробормотал...
К маленькому оратору подошла высокая дама и, опираясь рукою о плечо, изящно согнула стан,
прошептала что-то
в ухо ему, он встал и, взяв ее под руку, пошел к офицеру. Дронов, мигая, посмотрев вслед ему, предложил...
Усталый, с холодом в душе, я вернулся в комнату и стал на колени в своей кровати, чтобы сказать обычные молитвы. Говорил я их неохотно, машинально и наскоро… В середине одной из молитв в усталом мозгу отчетливо, ясно, точно кто
шепнул в ухо, стала совершенно посторонняя фраза: «бог…» Кончалась она обычным детским ругательством, каким обыкновенно мы обменивались с братом, когда бывали чем-нибудь недовольны. Я вздрогнул от страха. Очевидно, я теперь пропащий мальчишка. Обругал бога…
Тут и я, не стерпев больше, весь вскипел слезами, соскочил с печи и бросился к ним, рыдая от радости, что вот они так говорят невиданно хорошо, от горя за них и оттого, что мать приехала, и оттого, что они равноправно приняли меня в свой плач, обнимают меня оба, тискают, кропя слезами, а дед
шепчет в уши и глаза мне:
— «Блажен путь, в онь же идеши днесь, душе…» — тихонько напевал Яков Тарасович, поводя носом, и снова
шептал в ухо крестника: — Семьдесят пять тысяч рублей — такая сумма, что за нее можно столько же и провожатых потребовать… Слыхал ты, что Сонька-то в сорочины как раз закладку устраивает?
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет!
В одном
ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а
в другом словно бес какой
шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее
в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками,
шепнув мне на
ухо: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег», — и стрелою выскочила из комнаты.
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью
в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок
в кармане; не деньги ли? но деньги тоже
в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух
шепчет ему
в уши, что он позабыл что-то.
Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он,
в чем дело,
в ту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого
в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два слова
шепнул ему на
ухо да прибавил только: «Понимаешь!» — а уж там,
в другой комнате,
в продолжение того времени, как гости резалися
в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, — это все было со стороны рыбного ряда.
Чувство умиления, с которым я слушал Гришу, не могло долго продолжаться, во-первых, потому, что любопытство мое было насыщено, а во-вторых, потому, что я отсидел себе ноги, сидя на одном месте, и мне хотелось присоединиться к общему шептанью и возне, которые слышались сзади меня
в темном чулане. Кто-то взял меня за руку и шепотом сказал: «Чья это рука?»
В чулане было совершенно темно; но по одному прикосновению и голосу, который
шептал мне над самым
ухом, я тотчас узнал Катеньку.