— Моралист, хех! Неплохое ремесло. Ну-ко, выпьем, моралист! Легко, брат,
убеждать людей, что они — дрянь и жизнь их — дрянь, они этому тоже легко верят, черт их знает почему! Именно эта их вера и создает тебе и подобным репутации мудрецов. Ты — не обижайся, — попросил он, хлопнув ладонью по колену Самгина. — Это я говорю для упражнения в острословии. Обязательно, братец мой, быть остроумным, ибо чем еще я куплю себе кусок удовольствия?
Неточные совпадения
— Но нигде в мире вопрос этот не ставится с такою остротой, как у нас, в России, потому что у нас есть категория
людей, которых не мог создать даже высококультурный Запад, — я говорю именно о русской интеллигенции, о
людях, чья участь — тюрьма, ссылка, каторга, пытки, виселица, — не спеша говорил этот
человек, и в тоне его речи Клим всегда чувствовал нечто странное, как будто оратор не пытался
убедить, а безнадежно уговаривал.
— Кустарь! Швейцария, — вот! — сиповатым голосом
убеждал лысый
человек жену писателя. — Скотоводство. Сыр, масло, кожа, мед, лес и — долой фабрики!
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне нужно знать, а он учит не верить,
убеждает, что алгебра — произвольна, и черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что
человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то, в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым! Какой дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
Клим быстро вспомнил ряд признаков, которые
убедили его, что это так и есть: Лидия боится любви, она привила свой страх Макарову и поэтому виновна в том, что заставила
человека покуситься на жизнь свою.
Решил пойти к брату и
убедить его, что рассказ о Марине был вызван естественным чувством обиды за
человека, которого обманывают. Но, пока он мылся, одевался, оказалось, что брат и Кутузов уехали в Кронштадт.
В стремлении своем упрощать непонятное Клим Самгин через час
убедил себя, что Лютов действительно
человек жуликоватый и неудачно притворяется шутом. Все в нем было искусственно, во всем обнажалась деланность; особенно обличала это вычурная речь, насыщенная славянизмами, латинскими цитатами, злыми стихами Гейне, украшенная тем грубым юмором, которым щеголяют актеры провинциальных театров, рассказывая анекдоты в «дивертисментах».
Несколько вечеров у дяди Хрисанфа вполне
убедили Самгина в том, что Лидия живет среди
людей воистину странных.
Что он не глуп, в этом
убеждало его умение подмечать в
людях фальшивое, дрянненькое, смешное.
Самгин пробовал
убедить себя, что в отношении
людей к нему как герою есть что-то глупенькое, смешное, но не мог не чувствовать, что отношение это приятно ему. Через несколько дней он заметил, что на улицах и в городском саду незнакомые гимназистки награждают его ласковыми улыбками, а какие-то
люди смотрят на него слишком внимательно. Он иронически соображал...
— Не выношу ригористов, чиновников и вообще кубически обтесанных
людей. Он вчера
убеждал меня, что Якубовичу-Мельшину, революционеру и каторжанину, не следовало переводить Бодлера, а он должен был переводить ямбы Поля Луи Курье. Ужас!
«С холодной душой идут, из любопытства», — думал он, пренебрежительно из-под очков посматривая на разнолицых, топтавшихся на месте
людей. Сам он, как всегда, чувствовал себя в толпе совершенно особенным, чужим
человеком и
убеждал себя, что идет тоже из любопытства;
убеждал потому, что у него явилась смутная надежда: а вдруг произойдет нечто необыкновенное?
Впереди шагал
человек в меховом пальто с хлястиком, в пуховой шляпе странного фасона, он вел под руку даму и сочно
убеждал ее...
Признавая себя
человеком чувственным, он, в минуты полной откровенности с самим собой, подозревал даже, что у него немало холодного полового любопытства. Это нужно было как-то объяснить, и он
убеждал себя, что это все-таки чистоплотнее, интеллектуальней животно-обнаженного тяготения к самке. В эту ночь Самгин нашел иное, менее фальшивое и более грустное объяснение.
Он спросил ее пренебрежительно и насмешливо, желая рассердить этим, а она ответила в тоне
человека, который не хочет спорить и
убеждать, потому что ленится. Самгин почувствовал, что она вложила в свои слова больше пренебрежения, чем он в свой вопрос, и оно у нее — естественнее. Скушав бисквит, она облизнула губы, и снова заклубился дым ее речи...
— В общем настроение добродушное, хотя
люди голодны, но дышат легко, охотно смеются, мрачных ликов не видно, преобладают деловитые. Вообще начали… круто. Ораторы везде
убеждают, что «отечество в опасности», «сила — в единении» — и даже покрикивают «долой царя!» Солдаты — раненые — выступают, говорят против войны, и весьма зажигательно. Весьма.
Неточные совпадения
Ей, может быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия
убедила ее, положим, на один только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших
людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда как он был только злой шут, и больше ничего.
Он ругал подрядчика, назвав его «плохой
люди», и всячески старался
убедить меня, что я обманут.
— Как вы думаете, что я скажу вам теперь? Вы говорите, он любит вас; я слышал, что он
человек неглупый. Почему же вы думаете, что напрасно открывать ему ваше чувство, что он не согласится? Если бы препятствие было только в бедности любимого вами
человека, это не удержало бы вас от попытки
убедить вашего батюшку на согласие, — так я думаю. Значит, вы полагаете, что ваш батюшка слишком дурного мнения о нем, — другой причины вашего молчания перед батюшкою не может быть. Так?
Я совершенно разделяю ваше мнение насчет так называемых республиканцев; разумеется, это один вид общей породы доктринеров. Что касается этих вопросов, нам не в чем
убеждать друг друга. Во мне и в моих сотрудниках вы найдете
людей, которые пойдут с вами рука в руку…
— Чему же вы удивляетесь? — возразил доктор. — Цель всякой речи
убедить, я и тороплюсь прибавить сильнейшее доказательство, какое существует на свете. Уверьте
человека, что убить родного отца ни копейки не будет стоить, — он убьет его.